Creepy Story или расскажу я вам сказку... - Страница 2

Дата: Суббота, 27.06.2015, 10:08 | Сообщение # 32

Ректор университета

Группа: Смотритель

Сообщений: 2195
За отличную репутацию!

Заклинания

Имущество: 5

Репутация: 43

Замечания: 0%

Статус автора: в реале

Глубокая ночь. Томми, сын Эдварда, проснулся оттого, что в их доме, на первом этаже, кто-то разбил тарелку. Он встал с кровати и тихонько направился к отцу в спальную, чтобы пожаловаться на тревожный звук снизу.
Когда же он подошел к двери спальной, то тут же вспомнил, с каким громким скрипом она открывается. Его ноги тихонько начали ступать по лестнице вниз, где он и увидел, что на кухне горит свет. Отец подбирал с пола осколки разбитой тарелки.
- Пап... что случилось?
- Да ничего, сынок, просто уронил тарелку.
- Тебе не спится?
- Можно и так сказать.
- А что ты делаешь?
- Ничего, Томми, иди спать. Я тоже скоро пойду.
- Ты что-то пишешь на компьютере?
Эдвард понял, что сын не уймется в ближайшее время, а кричать на него - плохой пример воспитания. Заставлять его идти спать тоже неразумно, так как на утро сыну никуда не надо. Поэтому он решил поддержать диалог.
- Помнишь, Томми, пару лет назад... - Эдвард задумался, стоит ли говорить сыну о том, о чем он хочет написать свой новый рассказ. В конце концов, сыну когда-то надо показать, что его отец не настолько идеален, как это представляется сейчас Томми, впрочем, как не идеален и любой другой человек.
- ...мы побывали с тобой в одном парке.
- В котором умерли те ребята?
- Да, только не умерли, а были убиты, да.
- А потом меня привязали к стулу?
Глаза Эдварда загорелись. До этой минуты он был уверен, что сын не хочет разговаривать об этом, что воспоминания о том дне для него мучительны. Но сказав это, его сын не дернул и глазом.
- Да! Тот самый день! Не хочешь поговорить об этом? Вместе мы можем написать отличный рассказ, за который потом получим большие деньги. Ты же помнишь, кем работает твой папа?
- Ух ты! Давай.
- Отлично.
Эдвард усадил Томми на ноги, и вместе они начали сочинять сюжет для рассказа.
- Ну, смотри, сынок. Для начала нам нужно придумать структуру рассказа. Если у нас не будет структуры, то в один прекрасный момент мы случайно можем завести свою историю в тупик, и тогда нам придется переписывать очень большую ее часть или, не дай бог, всю историю целиком, – улыбнулся Эдвард.
- Хорошо, давай придумаем, – поддержал его Томми.
- Любую историю лучше сразу сочинять с конца, чтобы у нас была четкая цель, к которой мы будем двигаться на протяжении всего рассказа. Благодаря этому мы постоянно сможем помнить о том, что можно писать, а чего писать ни в коем случае нельзя, чтобы наша история постоянно оставалась логичной. Понимаешь меня?
- Да!
- Наша история заканчивается тем, что какой-то плохой дядя или, может быть, даже тетя привязали тебя к стулу. Ты можешь вспомнить, кто это был?
- Это был дядя.
- Отлично. А ты помнишь что-нибудь об этом дяде? Как он говорил, что он говорил, во что был одет?
- Ну... он был в черной шапке, черном плаще и черных очках.
- Так, а что он тебе говорил? Помнишь что-нибудь из этого?
- Он сказал, что, если я буду кричать, он меня убьет. А потом он ушел.
- А куда он ушел? Ты не заметил?
- Нет, он просто открыл дверь и вышел.
Эдвард задумался. Того, что рассказал ему Томми, оказалось слишком мало. Из этих слов трудно составить интересного антагониста для столь незабываемой истории. Тогда он начал импровизировать.
- А давай представим, что это кто-то из наших соседей.
- Давай.
- Допустим... это будет Крис Стэнман, сосед слева. Как думаешь?
- Давай... а может, давай это лучше будет Лесли?
- Лесли? Сын Криса? Интересный ход, сынок.
- Да, он козел.
Эдвард засмеялся.
- Хорошо, сынок, пусть это будет Лесли, сын Криса. Значит, наш сосед Лесли убил четверых маленьких ребят в парке “Happy Hours”. Есть идеи, зачем он это сделал?
- Они обзывали его отца.
Эдвард снова засмеялся.
- Ну, сынок, этого слишком мало, чтобы Лесли мог так поступить.
- Нет, он разозлился!
- Настолько, что даже не смог сдержаться и всех их убил?
- Да.
- Ты думаешь, это возможно?
- Да.
- Хорошо-хорошо. Лесли убил четверых ребят в парке “Happy Hours”, потому что те начали обзывать его отца. У нас практически придуман конец истории. Осталось придумать, почему они начали обзывать его отца. Есть идеи?
- Потому что они дураки. Они завидуют Лесли, что отец покупает ему крутые игрушки.
- Так, значит, они обзывают отца Лесли, потому что он дарит ему классные игрушки, на которые, видимо, не способны их собственные отцы. Как тебе идея?
- Хорошо.
Эдвард смеется.
- Пап, напиши, что последний выживший мальчик сам привязал себя к стулу.
Эдвард вдруг перестает смеяться и с воодушевлением отвечает:
- Ух ты. Интересная идея, сынок. А зачем он это сделал?
- Потому что его папа сказал, что если он не привяжет себя к стулу, то все узнают, что это он убил четырех ребят.
Эдвард просто затих в изумлении. Все внутри него начало полыхать, он почувствовал мощнейший потенциал своей новой истории. Сынишка Томми начал сочинять такие идеи, которые легко могли сделать его рассказ бестселлером!
- Сынок, просто нет слов. Как тебе это в голову пришло?
Томми восторженно улыбается оттого, что папа его хвалит.
- Отлично. Супер. Финал нашей истории готов! Ну что, дело осталось за малым? Теперь нам надо придумать, как он их убивал, и после этого историю можно начинать расписывать более подробно.
- Давай.
- Так. Значит, один мальчик погиб на аттракционе, который называется “Air Base” (Воздушная База). Там еще домики висели на деревьях и соединялись между собой подвесными лестницами. Помнишь?
- Да.
- Вот там нашли одного из мальчиков.
- Да, его Лесли столкнул из домика.
- Точно! Потому что если он сам нечаянно упал, то нам для истории это не подходит, правильно? Значит, Лесли его столкнул. А как думаешь, за что Лесли его столкнул?
- За то, что он сказал, что его папа убил его маму.
- О... Ничего себе. Сынок, да ты просто в ударе сегодня.
Томми снова радуется от того, что ему так хорошо сегодня удается помочь папе.
- Отличный поворот. Записали. Так... Второй мальчик погиб из-за того, что убийца кинул сверху на его голову большое разбитое стекло. Как думаешь, в чем бедняга провинился?
- Он сказал, что папа Лесли нищий, потому что его папа ездит на дорогой машине, а одевается как бездомный.
Эдвард временно потерял дар речи. Он призадумался.
- Томми, это ты сам сейчас придумываешь?
- Да.
- Точно?
- Да.
Эдвард удивленно перевел глаза с Томми на монитор ноутбука.
- Ну, хорошо, продолжаем.
Наверняка что-то подобное Томми услышал в каком-нибудь фильме. Это не повод кидаться в раздумья.
- Так... хорошо. Третьего мальчика нашли в туалете рядом с унитазом... По лицу было понятно, что его утопили. Как считаешь, за что убийца это сделал?
- Сейчас подумаю...
"Слава тебе, Господи, – подумал Эдвард, – я уж думал, он тащит эти события из фильмов или, чего совсем не дай боже, из жизни".
- Он назвал папу Лесли уродом.
- Плохое слово, Томми! За это Лесли и утопил мальчика?
- Нет, он еще сказал, что папа Лесли урод, и поэтому он никогда не найдет для Лесли маму.
Эдвард просто наполнился ужасом. Как мальчик десяти лет мог придумать такие вещи? Он насмотрелся этого в телевизоре? Или, может, об этом ему лично рассказал убийца? Но он говорит, что не общался с ним. А может, убийца действительно Лесли?
- Томми, а тебе это случайно не Лесли рассказал?..
- Нет.
- А кто?
- Никто, я сам придумываю.
Томми ожидал, что отец снова похвалит его, но отец только продолжал сидеть в изумлении от того, что сочиняет его маленький сынишка.
- Так, – неуверенно продолжил Эдвард, – мы подходим к последнему мальчику. Ну, этого мальчика точно никто не убивал. Его загрызла собака. Ты, наверное, помнишь это.
- Нет, его тоже убили!
Эдвард побледнел от ужаса. Сын то ли просто вошел во вкус, то ли знает все, что произошло в тот день.
- Томми, его загрызла собака.
- Убийца натравил на него собаку.
- Что? Как он мог это сделать?
- Собака болела бешенством. Забыл?
- Забыл?! Я и не знал этого! А ты как про это узнал?!
- Ты сказал, что нашел ее на улице, а потом стал держать ее у нас дома.
- Что... Кто?!
- А потом ты сказал, что она у нас для того, чтобы мы убили моих друзей, потому что они постоянно говорят гадости про тебя.
- Томми... что это такое ты говоришь?!
- Одного я столкнул из домика, а второму скинул стекло на голову. А ты убил другого в туалете, а на последнего спустил нашу бешеную собаку.
- Чт...
- Потом ты привязал меня к стулу и сказал, что это нужно для того, чтобы никто не думал, что это мы сделали. И потом ты заставил меня звать на помощь.
- Господи, Томми.
- Да, а потом ты лечился в больнице, и врачи сказали нам, чтобы мы никогда не говорили тебе об этом, потому что тогда ты снова можешь сойти с ума.
- О боже...
- Блин, пап. Я забыл. Я же не должен был говорить.
- Нет, сынок, – Эдвард полностью растерялся, – ты все правильно сделал. Иди спать. А я... я скоро подойду.

Рейстлин Маджере
Раса: человек
Слишком дурная за Рейстлином слава,
Каждый его опасаться привык... (с)
Здоровье: 150
Сила: 100
Мана: 200
Интеллект: 150
Ловкость: 100

Рейстлин выглядит как молодой, худой, седоволосый человек с золотисто-желтой кожей. Зрачки Рейстлина имеют форму песочных часов. А сами глаза золотые.
Внешний облик Рейстлина был придуман художником Ларри Элмором. Когда Трейси Хикмена спросили, почему Рейстлин так выглядит, он ответил: «Потому что наш художник решил, что так будет круче».

Дата: Четверг, 09.07.2015, 16:57 | Сообщение # 33

Графиня Андлинская

Группа: Смотритель

Сообщений: 10324
За Регистрацию

Имущество: 41

Репутация: 26

Замечания: 0%

Статус автора: в реале

Довести до греха не обещаю, но провожу...
ФИО: Дизгармони Мариц, графиня Андлинская (обычно называют Дис)
Раса: Вампир
Класс: маг
Здоровье: 83
Сила: 72
Мана: 76
Интеллект: 67
Ловкость: 57

Предметы:
1. Пучок связанных перьев - амулет от аллергии.
2. Несколько светящихся кристаллов (излучают яркий мерцающий свет)
3. Жезл «Атас!» Переносит до 4 человек в случайную точку веера миров.
4. Костяной гребень, инкрустированный янтарем.

Дата: Вторник, 04.08.2015, 10:42 | Сообщение # 34

Ректор университета

Группа: Смотритель

Сообщений: 2195
За отличную репутацию!

Заклинания

Имущество: 5

Репутация: 43

Замечания: 0%

Статус автора: в реале

не столько крипи, сколько просто занятно
Побег из "Крестов"
Летом 1937 года я совсем молодым парнем работал на Кировском заводе. Как-то загорелся там склад с краской. Меня и близко не было - в этот день я должен был выйти в ночную смену. Но выйти не пришлось - взяли меня почти у самой проходной, посадили в "черную марусю" и долго везли куда-то по городу. Привезли куда-то и посадили без всяких обьяснений в камеру. Утром вызвали на допрос.
По вопросам следователя я понял, что против меня есть донос, что я замышлял этот поджог, а чей, я уже догадался. Был там у нас один тип, который все приставал к моей девушке, и я однажды после работы его немножко побил. Теперь он и решил отыграться.
Я все отрицаю, следователь злится, тем более, что фактов против меня у него нету. Вдруг у него зазвонил телефон и, судя по всему, его вызвало куда-то начальство. Он говорит охраннику:
- Отведи этого сукиного сына в пустую камеру, мы с ним через час разговор продолжим, может, за это время к нему память вернется.
Охранник молча провел меня по коридору, потом по лестнице, открыл своим ключом дверь и втолкнул в камеру. Там на нарах сидел какой-то мужик и что-то писал. Зарешеченное окно в камере было замазано белой краской, я не видел, куда оно выходит, но за окном вдруг раздался протяжный пароходный гудок, а затем и музыка с проплывавшего по реке парохода. Тогда я сообразил, что нахожусь скорее всего в "Крестах", что как раз на берегу Невы. И до того мне стало тошно. Всего пару дней назад я с девушкой был на экскурсии и плыл мимо этого места на таком же пароходе, может, на том же самом, чей гудок я услышал. А теперь, кто знает, когда я отсюда выйду.
И такая меня взяла тоска, что сжалось сердце и в ту же секунду я почувствовал, что теряю сознание. В глазах потемнело, пошатнувшись, я инстинктивно вскинул руки, чтобы за что-нибудь ухватиться и, когда в глазах снова посветлело, обнаружил, что я стою на берегу Невы и держусь за парапет. А по Неве плывет тот самый пароходик в сторону Литейного моста.
Стою как дурак и ничего понять не могу. Ощущение такое, как будто кто-то дал мне сильнейший пинок и выкинул из камеры. Долго я так стоял, не веря ни своим глазам , ни собственным ощущениям. Потом, когда огляделся, обнаружил, что действительно стою неподалеку от "Крестов" ближе к центру города. Вокруг пусто, в эти ранние утренние часы почти не было и прохожих. Я пожал плечами и медленно побрел к центру. Меня никто не остановил и не окликнул. Так я дошел почти до Петропавловской крепости и решил вернуться домой. Денег у меня не было - все содержимое карманов забрали в тюрьме. Пришлось часть дороги ехать на "колбасе", пока не сжалилась молоденькая кондукторша и не разрешила проехать бесплатно.
Дома я долго размышлял над тем, что произошло и что делать дальше. Паспорт тоже остался у следователя и тут я вспомнил, что совершенно машинально запомнил номер его телефона, когда в ответ на чей-то звонок он сказал, чтобы ему звонили по этому номеру.
Тогда дома у нас, естественно, телефона не было, и я поднялся к своей соседке - матери одного из ведущих инженеров нашего завода - у них такая же квартира была отдельной и был телефон.
Когда ответил уже знакомый голос, я назвал себя и спросил, когда мне вернут документы. Следователь спросил:
- Ты откуда звонишь? - Я объяснил. - Стихи знаешь, Пушкина там, Некрасова, в общем читай, что угодно и ни в коем случае не вешай трубку. И не вздумай убегать, все равно найдем.
На этот раз приехала легковая машина вроде "эмки", но иностранного производства. Кроме шофера и следователя в ней сидел еще какой-то парень в штатском. Когда следователь зашел за мной, он оставался в машине.
- Как же ты убежал? - спросил он. Я сказал, что никуда не убегал и рассказал, как все было. - Знаю, - сказал следователь. - Твой сокамерник подтвердил, что ты вошел к нему в камеру и сразу же куда-то исчез.
Уже на лестнице он задержал меня и сказал:
- Вот что, парень, похоже, ты в этом деле чист, раз сам мне позвонил, а не рванул когти. Посадить я тебя не могу - вдруг ты снова такой финт выкинешь, отпустить просто так тоже не могу, поскольку ты проходишь по делу. Твое счастье, что я тебя оприходовать не успел. Так что пусть тобой ученые мужи занимаются. Только запомни - о случившемся никому ни слова, ни полслова. Отвечай только на то что будут спрашивать, скорее на воле будешь.
И прямо из дома меня отвезли ... в "психушку". Действительно, об этом случае вопросы никто не задавал, но все равно продержали меня почти неделю, а за это время нашли и поджигателя, того самого мужика, который на меня написал донос - следователь решил им заинтересоваться и выяснил, что он продавал эту краску налево, а на завод привозил бочки с водой.
Подобный случай был единственным в моей жизни, больше никогда ничего подобного со мной не происходило. Но я слышал во время войны очень похожий случай, когда молодой новобранец во время артобстрела на глазах товарищей исчез из землянки, а потом , как выяснилось, оказался в этот же день дома в Ташкенте.
Я рассказывал об этом случае нескольким ученым, но кажется, никто не поверил. Хочется знать, есть ли еще достоверные подобные случаи и как их можно объяснить.

Дата: Вторник, 01.09.2015, 06:28 | Сообщение # 35

Ректор университета

Группа: Смотритель

Сообщений: 2195
За отличную репутацию!

Заклинания

Имущество: 5

Репутация: 43

Замечания: 0%

Статус автора: в реале

Как вызвать Слендермена
Подлинность легенд о вызове Слендермена проверить довольно сложно, но на старых форумах Интернета можно найти несколько версий обрядов, которые могут организовать встречу с Тонким Человеком. Вот инструкция, найденная на заброшенном форуме. Сообщение датируется 2005 годом.

1. Тонкого человека вы сможете вызвать только ночью, желательно часа в три, когда все спят. Вам понадобятся:
- пять листов бумаги
- карандаш
- фонарь
- колода карт
- клей
- тонкий скотч
- многоэтажка с работающим лифтом
- повязка на глаза

2. Ночью поднимитесь на самый верхний этаж, но ни в коем случае не на крышу. Убедитесь, что здесь нет людей и никто не ходит. Включите фонарь, разложите листы.

3. у вас должно быть пять листов, это пять ступеней заклинания. Дальше очень важно:
- На первом листе нарисуйте дерево. Неважно, как хорошо оно у вас получится, главное, чтобы каждому было ясно, что нарисовано дерево.
- На втором листе нарисуйте лицо. Простое лицо: овал головы, нос, два глаза и рот.
- к третьему листу необходимо клеем приклеить любую карту пиковой масти. Кто-то говорит, что этот пункт можно пропустить и достаточно четырех листов, но лишней пиковая карта не станет. Говорят, лучше всего приклеить пикового валета.
- На четвертом листе рисуем себя. Главное обозначить один опознавательный знак, например сегодня наденьте красную шапку и красную шапку эту нарисуйте на вашем человечке. Тонкий Человек должен знать как вы выглядите. Небольшой детали в одежде будет достаточно.
- На последнем листе рисуем многоэтажный дом. ВАЖНО: количество этажей должно совпадать с количеством этажей дома, в котором вы сейчас находитесь

4. Теперь, когда вы сделали пять листов (рисовать обязательно в подъезде), приступайте к самому обряду:

- Необходимо на лестничных пролетах первых пяти этажей на стенах развесить листы: дерево - на первом этаже, лицо - на втором, пикового валета - на третьем, изображение себя - на четвертом, многоэтажку - на пятом. После этого надо подняться на верхний этаж дома, можно на лифте, подождать примерно полчаса, после чего НА ЛИФТЕ ЖЕ спуститься на первый этаж и пойти проверять листы.

5. Что вы должны увидеть:
- к дереву на первом этаже будет пририсован висельник.
- С лица на втором этаже исчезнут глаза и рот, останется только овал лица.
- Карта на третьем этаже останется. Кто-то говорит, что она может быть подменена на другую карту или замазана черным карандашом.
- На четвертом этаже вы не увидите ничего - Тонкий Человек забирает себе ваше изображение.

6. На пятом этаже, напротив одного из этажей нарисованного дома будет сделана пометка - вероятно, черный крест. Если пометка сделана на пятом этаже - вас ничего не спасет. Обернетесь - и Тонкий Человек заберет вас. Можно попробовать спиной спуститься пять этажей вниз, это единственный шанс выжить, но, говорят, не особо это помогает.

7. Если пометка сделана на другом этаже, это значит - Тонкий хочет играть. Если хватит мужества - идите к лифту и езжайте на помеченный этаж. Как только двери лифта откроются, будьте готовы попасть в лапы Тонкого человека.

P.S. если поедете на первый этаж, не исключено, что лифт не послушает вас и повезет вас прямо к тонкому человеку. Правду никто не знает...

Дата: Вторник, 15.09.2015, 04:02 | Сообщение # 36

Ректор университета

Группа: Смотритель

Сообщений: 2195
За отличную репутацию!

Заклинания

Имущество: 5

Репутация: 43

Замечания: 0%

Статус автора: в реале

Прикрепления: 8811890.jpg (101.7 Kb)

Дата: Среда, 16.09.2015, 04:10 | Сообщение # 37

Графиня Андлинская

Группа: Смотритель

Сообщений: 10324
За Регистрацию

Имущество: 41

Репутация: 26

Замечания: 0%

Статус автора: в реале

пробирает маленько...
После аварии я попал в кому. Я пролежал неподвижно больше 6 лет. Странное это чувство: вроде слышишь и понимаешь, что происходит вокруг тебя, но не можешь подать ни одного признака жизни. А потом слова врачей: "Он уже не выйдет из комы. Отключаем аппараты."

Дата: Пятница, 18.09.2015, 08:11 | Сообщение # 38

Ректор университета

Группа: Смотритель

Сообщений: 2195
За отличную репутацию!

Заклинания

Имущество: 5

Репутация: 43

Замечания: 0%

Статус автора: в реале

Dizgarmony, ну нафиг, я б радовался

Карвила

Дата: Четверг, 24.09.2015, 04:57 | Сообщение # 39

Родственица Дизгармони

Группа: Смотритель

Сообщений: 669
За Регистрацию

Заклинания

Имущество: 4

Репутация: 2

Замечания: 0%

Статус автора: в реале

В тот весенний день у меня разболелась рука. Полгода назад, будучи в командировке в Москве, я неудачно упал. В итоге перелом лучезапястного сустава, гипс, в котором я работал все два месяца командировки. Перелом сросся идеально, не болел, не беспокоил, и вот на тебе! На любое движение большим пальцем — болезненный щелчок, стоит потянуться спросонья — адская боль. Печатать текст на сенсорном экране телефона стало невозможно. И так две недели. А в этот проклятый день я проснулся от боли и понял: велика моя глупость, а отступать некуда. Придется идти к костоправу.
Будучи немного с бодуна, я оставил автомобиль на стоянке и поехал маршруткой. Взяв талон, я посмотрел номер кабинета. Ага, пятьсот седьмой, значит, пятый этаж.
Поднялся я на лифте. Двери, открывшись на пятом этаже, предоставили моему взору две приколоченные доски, перекрывающие выход. Сматерившись на тупых джамшутов, я пролез под досками и осмотрелся. Дверь напротив выбита, окна зияют пустыми рамами, по полу ветер гоняет листву, хотя на дворе весна. Давненько я не был в нашей поликлинике, лет десять, если не больше. Перелом, и то лечил в Москве. В суровые девяностые здесь веселее было. Видимо, ремонт прошел с применением нанотехнологий. Хотя, может, мне на другой этаж? Нет, на валяющейся двери написано «540»...
По полу пробежала крыса, и я брезгливо отошел к лифту. «Может, ну его на фиг, — подумал я, — эту вашу бесплатную медицину?».
Там, где должна была находиться кнопка вызова лифта, густым слоем была наложена шпатлевка. Черт с ним, решил я, спущусь пешком, но сначала поищу травматолога, а потом сразу к главврачу. Такой беспредел в лечебном учреждении — уму непостижимо.
В коридоре стоял запах тухлятины, прелых листьев и сгнивших матрасов. И ни одного человека. Некоторые кабинеты были распахнуты, другие — наглухо затворены. Вот ворюги! А ведь первый этаж сверкает пластиком — белые потолки, пластиковые окна, наманикюренная регистраторша сверкает фарфоровой улыбкой... Ох, показушники. Сделали для комиссий, а выше не пускают, сразу в сауны. Я зло сплюнул на лежащую под ногами дверь с надписью 512. Значит, по логике, мой кабинет рядом.
За поворотом я увидел людей. Ну, наконец-то! Все смирно сидели на ублюдочных лавочках из кожзама и обреченно смотрели в стену. Человек десять, кажется.
— Кто к травматологу крайний?
Бородатый мужик с огромными кустистыми бровями ответил глухим прокуренным голосом:
— Все к патологоанатому.
Он повернул голову и посмотрел на меня пустой глазницей с мерзко сочащейся кровью. Кровь сочилась из многочисленных ожогов и порезов сквозь дыры в одежде. С моей стороны, прикрытое волосами, свисало полуоторванное ухо. Да его на каталке в реанимацию надо, а он в очереди сидит. Вот тебе и бесплатная медицина. Докатились. Сдерживая рвотные порывы, я пробормотал:
— Да, братишка, патологоанатом тебе в самый раз.
Я еще раз осмотрел очередь. Кто-то изрезанный, кто-то обгоревший, у одной женщины вместо ног обрубки, из которых хлещет кровь. Бабушка рядом заботливо придерживает вываливающиеся кишки... Да с таким не живут, а они сидят, как ни в чем не бывало, только что хвори не обсуждают.
Я переспросил:
— В пятьсот седьмой есть кто?
Молчание. Оно и логично. Я б с такими болячками тоже особо не болтал бы.
Намереваясь обматерить ленивого эскулапа, я дернул дверь и застыл. Мужчина в белом костюме покачивался на веревке, весело выпучив глаза и высунув язык. «Ходяков Игнат Юрьевич», — гласил бейджик. На моем талоне значилась та же фамилия.
— Вылечил руку, называется, — мой голос от страха и злости дал петуха. — Гребаный бардак!
Надо найти хоть кого-нибудь, чтобы помогли тем доходягам, чтобы сняли доктора, вызвали полицию... Да хоть что-то сделать!
Захлопнув за собой дверь, я понял, что один я уже никуда не пойду. У меня началось что-то, близкое к ступору и к истерике одновременно. Я осмотрел еще раз толпу калек и с моей стороны с краю увидел красивую брюнетку в темно-красном платье и с добрыми глазами. На вид она была целая. А это уже плюс. Я плюхнулся рядом с ней.
— Слушайте, девушка, как вас зовут? — мой голос дрожал.
— Алевтина.
— Меня Леша, — и тут меня прорвало. — Аля, я сойду с ума, мне нужен хоть один нормальный человек, врач там или медсестра, или, на худой конец, долбаная уборщица баба Клава, ворчливая, полная, знающая все на свете, и чтобы она не придерживала кишки и не болталась в петле под потолком! Я боюсь. Пойдем со мной!
— Я не могу. У меня ноги не ходят. Еще с утра садилась в маршрутку, а сейчас не ходят. И, к тому же, — она кивнула на очередь, — скоро наши врачи придут.
— Да пока они придут, тут все передохнут! — я успокоился и облокотился на стену. — Аль, ты куришь?
— Курю.
Решив, что от сигарет обстановка хуже не будет, я достал початую пачку и протянул ей.
Очередь оживилась:
— Молодой человек, а можно мне?
— И мне.
— Я б тоже не отказалась...
Пройдя по рукам, пустая пачка полетела в угол.
Да, надо что-то решать, думал я, затягиваясь горьким дымом.
Из-за угла вышли два здоровых мужика с каталкой, скальпелями, ножами и прочим инструментом. Оба — в светло-зеленых костюмах. Очередь устало и как-то обреченно посмотрев на них продолжила тянуть сигареты.
— Алексей, — девушка нервно потушила окурок, — мне страшно, я не хочу это видеть.
— Да что ж бояться? Сейчас всем помогут, а потом и нам подскажут выход, — начал я ее успокаивать и осекся. Одноглазый бородач, бывший первым в очереди, разделся и лег на каталку: глаза закрыты, руки по швам. А врачи деловито начали его вскрывать. Вот уже вскрыта грудная клетка, руки сортируют внутренности по тазикам...
И я понял: это не просто врачи. Это патологоанатомы. Безумные патологоанатомы, вскрывающие живых людей.
Я зашептал:
— Аля, Алечка, валим отсюда, пока не поздно...
— Мне нельзя, мне туда, — она показала на маньяков. — Побудь со мной, ты живой, тебя не тронут. А мне страшно.
Это ее «ты живой» меня окончательно разозлило:
— Твою мать! — зарычав, я взвалил девушку на плечо. Спина тут же испачкалась чем-то липким, просачивающимся сквозь красное платье на груди. Стараясь не думать, что это, я рванул по коридору прочь из этого ада.
Входная дверь была закрыта. Все, приплыли.
Раздался скрип, из ближайшего кабинета выглянул двухметровый мужик, не иначе, ряженый. Все тело покрывала шерсть, на голове рога, а вместо носа пятачок. «Интересный костюм», — подумал я отстраненно.
— Эй, рогатый! — черт оглянулся. — Помоги дверь открыть.
— Тебе открою, тебе здесь не место, а девушку оставь.
— Брось шутить, а то перекрещу, — не знаю, почему я вспомнил эту фразу. То ли Гоголя перечитал, то ли Высоцкого переслушал, но рогатый пожал плечами и одной рукой сорвал амбарный замок.
— А девку оставь, пожалеешь. Ей в котел пора.
— Леша, — раздался жалобный голос. — Бросьте, вам жить надо...
По лестнице поднимались еще двое. Поняв, что это ни хрена не ряженые, я чуть самым натуральным образом не обгадился, а черт с лестницы произнес:
— Мы тебя не тронем, а вот Алевтину оставь.
— Хрена вам под воротник, — злобно зарычал я и рванул обратно.
Паталогоанатомы разделывали бабушку, а рядом вертелся висельник в белом халате и канючил:
— Ребят, меня, вообще-то, вне очереди надо, я ж медработник.
Забежав в пятьсот седьмой, я рванул к распахнутому окну. А там, на улице, на свободе, заканчивалась осень и раздавался запах тлена. Я не знал раньше, как он пахнет. Так вот, тлен пахнет прелой листвой, землей и спиртом. И легкий запах тухлого. На облезлых деревьях сидело воронье. И куда делась весна, радовавшая меня буквально час назад?
Я снял Алевтину с плеча, вынул свой брючной ремень и пояс ее платья, мокрый от крови. Я решил ни за что не отдавать ее монстрам, спасти во что бы то ни стало, пусть и ценой своей жизни. Я никогда не был героем, убегал даже от уличных драк в детстве, но сегодня я понял: ради нее стоит умереть.
Привязав девушку к себе так, чтобы она была впереди меня, спиной ко мне, я поковылял к окну.
— Леша, оставьте меня, не надо...
— Заткнись и слушай, — я был уставший и злой, мой голос дрожал от страха. — Сейчас мы отправимся в полет. И не вздумай пошевелиться, угробишь обоих. А тебе здесь не место. У тебя глаза красивые.
С грузом на груди я взгромоздился на окно, встал в полный рост, лицом к двери, и прыгнул спиной вниз. У меня нет шансов выжить, но мое тело смягчит падение девушке, и, может, она сходит потом на мои поминки. Главное, упасть спиной.
Долгие секунды полета я видел блеклое небо и белоснежного мужика с огромными пушистыми крыльями. Он ухватил нас за пояса, следом подлетел второй такой же, потом третий, и я почувствовал, что мы летим вверх и вправо. Если есть черти, то почему бы не быть ангелам, подумал я.
— Самопожертвование — высшее проявление любви, — услышал я неимоверно добрый мягкий голос. — Ты спас...
Потом меня вырубило.
Очнулся я в больнице, на этот раз в нормальной. Оглядев себя, я обнаружил, что забинтовано почти все тело. На ноге гипс, рука перевязана, грудь что-то сдавливает.
— Где Алевтина?
Надо мной склонилось лицо в маске:
— Какая Алевтина? Вам отдыхать надо.
Сзади раздался второй голос:
— Маш, как его зовут?
Ответил я сам:
— Соболев Алексей Петрович.
— Во втором боксе ваша Алевтина. Тоже Лешу спрашивала. Вас, наверно.
— Жива? — я задал самый глупый вопрос.
— Жива, жива, еле вытащили, отдыхайте, после поговорим.
— С меня коньяк, — я с облегчением откинулся на подушку.
Через две недели я уже мог перемещаться на костылях, кое-где начали проходить ожоги. И хотя врачи ворчали, все время я проводил у постели Алевтины. А через месяц она приехала ко мне в палату на инвалидной коляске.
Друзья принесли мне ноутбук, и я прочитал про ДТП, в которую угодила наша маршрутка. Пьяный водитель «КамАЗа» размазал нас по асфальту. Что-то загорелось, случился пожар. Из девяти пассажиров микроавтобуса выжили только двое — я и Алевтина. Оба водителя погибли. Я пролистывал фото с места происшествия и узнавал людей, сидящих в той очереди. Бровастый бородач был виновником ДТП, бабушку выбросило на асфальт, по пути распоров ей живот. Кстати, Ходяков повесился в то утро от несчастной любви, правда, не в кабинете, а у себя дома. Об этом я узнал из разговоров медперсонала.
Меня выписали через четыре месяца. Алевтина выехала через полгода на инвалидной коляске. На ней же моя будущая жена въехала в ЗАГС.
Как-то после нескольких операций, прогуливаясь по парку уже на своих ногах, Алевтина рассказала мне о том, что было с ней. Ее воспоминания полностью совпадали с моими, за исключением одного момента. Ей, как и остальной очереди, дали направление в морг.

ФИО:Карвила Медичи (Родственица Дизгармони)
Раса: Вампир
Класс: маг воды
Здоровье: 70
Сила: 70
Мана: 60
Интеллект: 50
Ловкость: 50

Предметы:
1. Тень (магическая сущность)
2. Амулет порталов
3. Трехгранная рапира
4. Безразмерная сумка

Зорток

Дата: Вторник, 29.09.2015, 11:41 | Сообщение # 40

маг-ученый

Группа: Сюжетный

Сообщений: 273
За Регистрацию

Заклинания

Имущество: 5

Репутация: 3

Замечания: 0%

Статус автора: в реале

Не совсем хоррор, скорее уж сказка!)
Если кто-то думает, что шизофрения — это весело, то он глубоко заблуждается. Образ хихикающего и улюлюкающего беспредельщика, творящего все, что он захочет, это киношный бред. На самом деле, безумие — это страх. Липкий, вонючий страх, от которого трясутся руки, деревенеет лицо и путаются мысли. А еще ты теряешь самого себя. Твоя память, еще вчера услужливо подкидывавшая необходимую информацию, начинает блуждать в лабиринтах психоза. Она позволит вспомнить, как тебя отшвырнул пьяный хахаль твоей не менее пьяной мамаши, когда тебе было три года отроду. Но ты будешь долго думать, какое у тебя отчество по паспорту. Думать и понимать, что еще один кусок твоей личности исчез навсегда.

Шизофрения — это ампутация личности, это ни шиша не весело. Какой-то придурок ляпнул, что псих не осознает, что он псих. Это все равно, что сказать, что безногий не осознает, что он безногий.

Двигается крыша незаметно, день за днем. Дома тебе выспаться не дали, на работе вместо зарплаты жалкую подачку всунули и еще тебя же и обвинили. В подъезде пьяные отморозки выбили зубы, за то, что не дал сигарету. Чиновники с лоснящимися мордами забавляются над тобой и заставляют все справки собирать сначала, под надуманным предлогом. Потом, в курилке, они будут кичится, мол, как я ловко того лоха опустил?

Как кирпичи, проблемы скапливаются в дымовые трубы над тобой. И тогда ты уходишь в запой, или умираешь, или уходишь в монастырь, или… или сходишь с ума. Моей песчинкой, обвалившей разум, стала куча собачьего дерьма.

* * *

За неделю я спал часов девять-десять. Хотя трудно назвать сном череду хаотичных кошмаров. Они не приносят облегчения, лишь еще больше закручивают мысли в спутанный узел.

Кое-как собравшись, я пошел на работу. Утренняя прохлада и пешая прогулка давали некоторое облегчение в жизни. И первый же шаг в подъезд окончился характерным «плюх». Соседи со здоровой психикой и атрофированной совестью не утруждали себя уборкой за своими же собачками. У меня не было сил даже выматериться. Босиком я вернулся в квартиру и пошел отмывать сланцы. Удовольствие, мягко говоря, ниже среднего.

Вот тогда-то, озлобленный, чуть не блюющий от отвращения, я и заметил его в зеркале. Он был похож на меня. Что было бы логичным, будь он отражением. Но отражение не хохочет, когда на него смотрит озлобленный мужик без тени улыбки на лице. А эта мразь лыбилась до ушей и тыкала в меня пальцем. Так не слишком развитые личности смотрели, как пацан в одном фильме трахал пирог. Гыгыкая и тыкая пальцем. Вот только я пироги не насильничал, и это происходило не в кино.

— Приплыли! — с каким-то даже облегчением произнес я. — Вот я и двинулся.

Рот двойника в зеркале двигался, но вовсе не в такт моим словам. Он вообще скосил взгляд в сторону и обращался к кому-то. Напрягшись, я услышал, как будто через стену:

— Иди сюда, похоже они включили в шоу функцию узнавания. Бросай свою фигню, тут классное показывают!

Быть «классным, которое показывают» мне не хотелось. Мало того, что надо мной издевались окружающие, так еще и выверты психики меня за клоуна держали. Перебор.

Напялив еще мокрые сланцы, я потопал на работу. А вечером, пообещал я себе, расфигачу это зеркало в порошок. Но все оказалось гораздо хуже.

Урод подсматривал за мной через любую отражающую поверхность, включая витрины магазинов и очки прохожих. К вечеру он стал появляться не один, а компании идиотов, похожих на моих знакомых, только с повадками то ли олигофренов, то ли школьников перед клетками с обезьянами.

Ошметками рассудка я пытался обдумать ситуацию. Можно было сдаться в ласковые руки психиатров, но это означает потерю всех гражданских прав и свобод. Любой, кто утверждает обратное, либо не знает, о чем говорит, либо участвует в этом со стороны врачей.

Закрыться в комнате без зеркал? Я не в голливудском блокбастере и жрать, даже безумный, хочу каждый день. Бомжевать? Благодарю покорно, но у нас не Алабама, а приполярье. Тут, мать ети, холодно бывает даже летом…

В одном книги и фильмы о психах не врут. Когда хозяина припирает к стенке, мозг начинает искать выход, каким бы безумным он ни был. Изворотливость, вот что позволило выжить человечеству. И я стал слушать. Слушать, о чем эти дегенераты говорили…

Их мир был похожим на наш. Люди любят есть, спать и сношаться. Но не было в том мире войн, болезней, бедности и жестокости. А через зеркала они наблюдали за альтернативными вселенными. И наша была сосредоточием кошмара. Они воспринимали ее как реальность, не более серьезно, чем мы воспринимаем фильмы о зомби-апокалипсисе. Наш мир был их адом.

План уже вырисовывался, я даже позволил себе улыбнуться. Улыбку увидел директор и отправил меня домой, отдохнуть пару дней. Видимо, тот еще оскал был. Теперь мне надо в контору ритуальных услуг. Старинная традиция закрывать зеркала в доме последнего тамады решалась проще — их вовсе не было. Так что я спокойно купил все, что мне было нужно.

Околицами, где нет витрин, а стекла грязные и мутные, я дошел домой. Сказывались изматывающая бессонница и психическое перенапряжение последних дней — меня качало от усталости. Но план действий был, и это придавало силы.

Однообразная работа по дому: помыть полы, почистить картошку, сварить борщ… Изредка я посматривал в отражения и хранил выражение угрюмого безразличия.

Как я и рассчитывал, друзья смотрящего шоу уходили со скучного представления. Мы остались с любителем подсматривать за жизнью в аду один на один.

Вот теперь медлить было нельзя. Пройдя в ванную, я уперся взглядом в зеркало. Отражение стушевалось. Видимо, красные воспаленные глаза, впалые щеки и бардак в прическе были впечатляющими.

— Хочешь интересное увидеть? — спросил я.

Охламон сглотнул. Видимо, их наблюдение редко замечали. Ему бы с оператором зеркал или как это у них называется, пообщаться, но он, наверное, хакер местного разлива, молодой и глупый. То, что мне надо.

— Так хочешь? — повторил я вопрос.

— Хочу, — робко ответил он.

— Смотри, — сказал я и строго добавил. — Только один сиди, если кто придет, я все брошу!

Он щелкнул какой-то кнопкой на пульте и уставился на меня. Как же, дикий людоед станцует лично для белого сагиба.

В комнате, прямо на линолеуме, из черных лент и свечей, купленных в ритуальном магазине, я составил базовую пентаграмму. Усилил ее тремя видами знаков: рунами, древнекитайскими иероглифами и клинописью. Юность, проведенная в занятиях оккультизмом, прошла недаром. Получилось почти идеально. Балбес наблюдал за мной, как ребенок за фокусником.

Через два зеркала, поставленных друг напротив друга, я сотворил тоннель перехода — бесконечное отражение. Теперь осталась совсем маленькая деталь. Только бы он ничего не заподозрил. Похоже, я вспотел от напряжения, но наблюдатель развесил уши и чуть в ладоши не хлопал. Я поманил его пальцем. Мгновение он колебался, а потом подался вперед. Схватив его за рубашку, я рванул его в наш мир. Зеркало затрещало, но выдержало. Еще рывок, и я уже с той стороны.

Я огляделся.

Просторная комната с французскими окнами до пола, легкой ротанговой мебелью и белыми воздушными занавесками. Даже эта комната была втрое больше моей халупы. Похоже, я не прогадал. Обернувшись, я увидел в зеркале моего наблюдателя. Он ползал по полу, путаясь в черных траурных лентах и пытался осознать произошедшее. Я приветливо помахал ему, улыбнулся и разбил зеркало кулаком.

Ф.И.О. Ридтал Шаут
Раса: лесной эльф
Класс: маг-ученый
Здоровье: 60
Сила: 50
Мана: 60
Интеллект: 60
Ловкость: 70
- набор для взятия проб и образцов (всего что заинтересует, реактивы прилагаются)
- справочник по взрывчатым веществам
- путевой дневник
- грибы (какие - думайте сами, но у него их много)

Навыки:
- профессиональный рыболов, охотник, птицелов
- садовод-огородни
- играет на ударных, неплохо поет
- разбирается в магическом минировании, соответственно и в разминировании тоже.

Narikamiel

Дата: Вторник, 29.09.2015, 16:36 | Сообщение # 41

Княжна дома Серебряных Ив

Группа: Студент университета

Сообщений: 2154
За Регистрацию

Заклинания

Имущество: 22

Репутация: 6

Замечания: 0%

Статус автора: в реале

Это не криппи)
Девочка сидела в пустой темной комнате и боялась. Темнота обступала ее со всех сторон и предлагала поиграть в прятки, но девочке было страшно. Она тихо всхлипывала и закрывала глаза, чтобы не видеть темноты.
Темнота обиделась. Она свернулась лохматым клубком у дальней стены и стала наблюдать за девочкой одним из смотровых отверстий, которые люди называют странным словом «глаза». Стало светлее.
В комнате не было окон, поэтому свет проникал через стены, сделанные из красного небеленого кирпича.
Девочка открыла глаза и посмотрела по сторонам. Ей нравился свет, но она боялась. Свет был безобидным, но девочка знала, что даже самое безобидное может таить в себе опасность. Поэтому девочка забилась в угол и оттуда наблюдала за светом.
На стене, у которой притаилась темнота, висело зеркало. Обычное старое зеркало с отбитым уголком на раме и трещиной поперек. Зеркало висело здесь очень давно, оно много знало, но в силу лет страдало старческой забывчивостью. Девочка боялась зеркала, ведь оно намного опаснее света. Особенно если вдруг упадет со своей стены на бетонный пол и разобьется. Зеркало не знало о страхах девочки, и падать не собиралась, но девочка все равно косилась на него с опаской.
Еще девочка боялась ходить по улице, там был настоящий кошмар: вокруг сновали люди, каждый третий из которых обязательно должен был оказаться маньяком, ездили машины, дул ветер. Ветер разносил болезни и запахи помойки и бензина. Ветер тоже пугал девочку до дрожи. Особенно когда налетал сзади, бил в спину, толкал на прохожих. Девочка устала бояться каждый день, нашла себе уютный и почти безопасный подвал и поселилась там. Вначале было хорошо, было только зеркало, которого она боялась. А потом страх стали вызывать темнота и свет. Девочка плакала и закрывала глаза, чтобы не видеть, но в глазах было тоже темно. Девочка поняла, что коварная темнота проникла в нее и решила больше не бояться. Ей просто надоело. Теперь она часами сидела и рассматривала темноту и свет, и зеркало в старой потемневшей раме. Чаще всего зеркало. Однажды она осмелилась подойти к нему вплотную и посмотреться в пыльное стекло. Из мутной глубины на девочку посмотрело что-то страшное, с глазками-бусинками, острыми длинными клыками и чешуйчатой кожей. Девочка испугалась и закричала, тварь из зеркала тоже раззявила безгубый провал рта. И девочка с ужасом поняла, что это она и есть. Неделю девочка металась по стенам подвала, царапая когтями кирпич, пока не обессилила от голода. Тогда она легла на холодный пол и стала смотреть на зеркало.
Зеркало улыбалось. В его глубине сидела и плакала девочка, которая всего боялась, а стекло улыбалось трещинами, пока не осыпалось на пол мелкими осколками. Девочки не стало, а тварь осталась. Так страх породил кошмар, запертый в подвале. А девочка осталась жить в зеркале. В каждом его осколке осталась живая ее частичка.

Нарикамиель Альхир, княжна дома Серебряных Ив
раса: темный эльф.
Здоровье: 95
Сила: 51
Мана: 35
Интеллект: 58
Ловкость: 83

Дата: Понедельник, 07.12.2015, 11:17 | Сообщение # 42

Графиня Андлинская

Группа: Смотритель

Сообщений: 10324
За Регистрацию

Имущество: 41

Репутация: 26

Замечания: 0%

Статус автора: в реале

реальная история
Работала лет 10 назад в частной нарколожке. И лежал у нас в отделении мальчишка 16 лет, сын очень обеспеченных родителей. Лежал он у нас по поводу того, что на фоне злоупотребления психотропов "кукушечку" у него знатно так унесло. Мальчишка был чудо какой хорошенький и тихий-тихий, подумаешь, на единороге по коридору катался или обои в палате обрывал и кушал. В общем, не воспринимали его как буйного, расслабились, даже периодически забывали дверь в палату на ночь запирать. А зря... Ночное дежурство, сидела на посту с книжкой, все тихо спокойно. Ну и уснула лбом в стол. Просыпаюсь от того, что меня Степашка по плечу хлопает. Я ему:
- Что случилось? Почему не спишь?
А он мне:
- Людмила Леонидовна, у меня голос в голове.... Говорит, чтобы я Вам глазки ножницами вырезал... Вы бы меня закрыли что ли, а лучше привязали вообще... А то меня этот голос почти приболтал...
- Какими ножничками, Стёп?
А он руку показывает, а там ножницы маникюрные, где взял непонятно... Я ножницы забрала аккуратненько, улыбаааюсь ему во весь рот, а у самой волосы на затылке дыбом. До сих пор думаю, а вот если б он этот голос послушался? Все, п*здец, не было бы у Милки глазок...

Дата: Понедельник, 11.01.2016, 09:15 | Сообщение # 43

Графиня Андлинская

Группа: Смотритель

Сообщений: 10324
За Регистрацию

Имущество: 41

Репутация: 26

Замечания: 0%

Статус автора: в реале

У бабы Зины жил кот-некромант. Я много раз наблюдала за тем, как он выкапывает в палисаднике мышиный трупик, пялится на него несколько минут в полной неподвижности, а потом издаёт короткий странный мяв. После чего мышь воскресала: вставала, отряхивалась и пыталась убежать. Но кот быстро ловил её и начинал с ней играть — отпускал, затем опять ловил и так до тех пор, пока замученная мышь не умирала. Тогда кот, убедившись, что несчастный грызун больше не подаёт признаков жизни, закапывал трупик на прежнем месте. А на следующий день выкапывал снова и всё повторялось с начала.
Утром первого сентября бабу Зину увезли в больницу с острой сердечной недостаточностью. А вечером того же дня дверь в её квартиру уже открывал некий неприятный молодой человек, представившийся обеспокоенным соседям Зининым племянником. Он сообщил им, что баба Зина скоропостижно скончалась от обширного инфаркта и вынес на помойку два больших мешка с её вещами, а также выгнал жалобно орущего кота. Кота я хотела взять к себе, но он убежал. А ещё через два часа, ближе к полуночи, кот вернулся вместе с бабой Зиной, жутко напугав «племянника» — который оказался всего лишь каким-то дальним её родственником. Он тут же уехал восвояси. А мы помогли бабе Зине принести вещи обратно и навести в квартире порядок. Баба Зина рассказала, что её, действительно, уже отвезли в морг, но там сердце заработало вновь, и она очнулась. Обнаружив рядом кота, она поняла, что дома творится неладное и сбежала из больницы, даже не оформив выписку. Ошарашенные врачи не стали её удерживать.
Я уходила из квартиры бабы Зины последней. Путь ко входной двери мне преградил кот, вопросительно на меня глядевший. Я тихо пообещала ему, что ничего никому не скажу, и почесала за ушком. Кот замурлыкал и пропустил меня к выходу. Очень люблю этого кота — ведь он был первым живым существом, которое я увидела после того, как два года назад меня сбил грузовик.

Дата: Понедельник, 01.02.2016, 09:03 | Сообщение # 44

Графиня Андлинская

Группа: Смотритель

Сообщений: 10324
За Регистрацию

Имущество: 41

Репутация: 26

Замечания: 0%

Статус автора: в реале

Священник сел напротив меня.
- Пожалуйста, я прошу вас! – сказал я, но палач лишь печально на меня посмотрел, втыкая шприц мне в руку.
- Как только я нажму на кнопку и препараты начнут вводится тебе в кровь. В течение тридцати секунд произойдет потеря сознания, после этого смерть, – объяснил он, зная, что я уже слышал это много раз. - Последние слова?
- Снова, прошу вас, не делайте этого...
Священник медленно встав, с грустью кивнул. Он был опечален тем что я не встречу свою смерть с чистой совестью.
Но вот в чем дело. Я никого не убивал. Это началось с тех пор, как я себя помню. Я не знаю почему, но когда я случайно раню себя, другие, кто есть рядом со мной получают рану. Однажды, в школе я порезался бумагой и у троих рядом со мной начала течь кровь из пальца. В старшей школе я попал в аварию, и несмотря на то что удар пришел только на мою сторону, моя девушка сломала ногу.
Я всегда очень осторожен. Я забочусь о своем здоровье. Но в тот день, когда меня окружили эти трое и один из них выстрелил мне в лицо, их мозги вылетели наружу, не мои. Когда приехала полиция они обнаружили меня стоящего на коленях рядом с их телами, глупо держащего в руках их пистолет.
Спустя тридцать секунд после начала казни, я увидел, как оба, палач и священник с глухим звуком повалились на пол.
- Я же просил... - повторил я с сожалением.

Кай

Дата: Вторник, 02.02.2016, 05:34 | Сообщение # 45

Педагог по ментальной магии

Группа: NPC

Сообщений: 1269
За Регистрацию

Заклинания

Имущество: 3

Репутация: 2

Замечания: 0%

Статус автора: в реале

Я все время только и делаю, что думаю - что делать?

Здоровье: 100
Сила: 100
Мана: 100
Интеллект: 100
Ловкость: 100

Дата: Пятница, 05.02.2016, 06:39 | Сообщение # 46

Правительница Тающего Города

Группа: Хранитель

Сообщений: 1326
За отличную репутацию!

Заклинания

Имущество: 4

Репутация: 59

Статус автора: в реале

Кости – глава первая (пришло от shayron)
Мама сказала, что я – «ленивая жопа, хватит сидеть за компьютером день и ночь, и вообще иди погуляй». Нет, она что, серьёзно? Там же мокро, холодно и скоро будет темно. И потом – что там делать? Просто ходить по улицам? Я честно не понимаю.
«Походи по магазинам, посмотри себе что-нибудь». На вполне закономерное «дай тогда денег» ответ какой? Правильно – «ты присмотри, потом вместе пойдём и купим, если понравится». Кому понравится, ей?
Блин, мне девятнадцать лет через два месяца, а я до сих пор как… Никакого доверия. Конечно, сама себе я ни за что «вот это хорошенькое платьице» не купила бы, но «тебе же нравится, правда?» – и только попробуй сказать нет. Неделю будет дуться, потом ещё неделю Ольку в пример ставить, только вот Олька, которой всего-то на четыре года больше, с шестнадцати лет сама решает, что ей носить, когда и куда.
А мне стоит только захотеть нормальную одежду себе купить, вот эту чёрную толстовку, например, так что сразу начнётся? «Куда ты будешь в ней ходить, да она дорогая, да посмотри как плохо пошита, да тебе не идёт» – и куча прочих аргументов, необходимых для того, чтобы раз и навсегда дать понять мне, что я – лох и ничего в этой жизни не понимаю. И вряд ли пойму.
Ладно бы ещё тепло было – сиди себе на скамейке у фонтана, слушай музыку, читай на худой конец. А сейчас все скамейки мокрые, ветер холодный, а в торговом центре душно и, как обычно, все места на диванах внутри у выхода заняты – не втиснешься.
Пошаталась по первому этажу, поднялась на эскалаторе на второй, на третий уже было лень, поехала вниз, надеясь, что будет уже место на одном из диванов. Они такие белые, пухлые, приятной как бы кожей обтянуты, хотя это, конечно, не кожа – так, заменитель.
Но сидеть на них клёво, можно смотреть на тех, кто входит и выходит, а в кафешке обычно народу тьма и орут как конченые какие-то. Или с детьми припираются и не смотрят за ними. Мелкие ублюдки меня и колой обливали, и жирную картошку-фри мне в капюшон сыпали, и просто тупо мешали своими криками и беготнёй.
Не знаю, ко мне почему-то все самые стрёмные представители социума притягиваются, как стружка металлическая к магниту. Бешеные дети, бомжи, безумные старухи, подозрительно замызганные подростки…
Я порой смотрю на себя в зеркало, хотя совсем не люблю этого делать, и думаю: «Чёрт, Насть, неужели ты такая же убогая? Почему нормальные люди к тебе не пристают, а?» Нет, ну серьёзно – хоть бы раз кто человеческий подошёл. Да, я молчала бы, это понятно, и вообще скорее всего постаралась бы побыстрее сбежать, но всё равно! Мне хотя бы приятно было бы.
Но нет. Ни разу. Нормальные люди меня в упор не видят. Особенно, мать их, долбанные продавщицы. Как будто я прозрачная и беззвучная. Вполне возможно, что для них оно так и есть, но ё-моё!
Да, я мелкая, ещё мельче Ольки, да, на вид мне не восемнадцать, а хорошо если четырнадцать. Да, у меня скучное и невыразительное лицо, и да, я не похожа на человека, у которого хотя бы раз в жизни были свои деньги, но всё-таки! Всё-таки.
Диваны, конечно, были забиты насмерть, а домой идти ещё рано, мать сказала, что «минимум – три часа, из которых хотя бы час на свежем воздухе». Вот что делать?
Вышла на улицу, там вообще стало моросить – с холодным ветром самое то, как раз идеальная погодка для прогулки. Вернуться в торговый центр и пойти в кафешку? Там тупая музыка и такие же посетители. Караулить у диванов, пока кто-нибудь не поднимет задницу, и потом впихиваться в узкий проём меж других задниц? Унизительно как-то. И мало ли сколько придётся сначала стоять на ногах, когда хочется сидеть на спине.
Это я так всегда сижу. Как ни пытаюсь ровно сесть – всё равно сползаю и как бы полулежу. Мать орёт вечно – «не сиди на спине, горб заработаешь!» А у меня по-другому не получается, я себя особо не контролирую, отвлекаюсь и в итоге сползаю.
Из-за угла ТЦ выкатился трамвай и погрохотал к остановке. Я стояла ещё секунды три, разглядывая его зад, а после рванула к нему. Правильно, буду кататься. Не ахти какой комфорт, не белые пухлые диваны, но он почти пустой, там нет никакой левой музыки и – это самое главное – сухо. Поеду до конечной, потом обратно. Потом ещё раз. И снова обратно. У меня всё равно проездной.

Я уселась сзади на самом последнем сидении, одиночном, чтобы никто по пути не подсаживался, устроилась поуютнее и приготовилась смотреть в окно. Руки – в карман толстовки, чтобы совсем хорошо. Внутри кармана телефон с наушниками, но мне лень было их распутывать – да и слушать особо нечего, всё надоело.
Трамвай дёрнулся и покатился дальше по маршруту, я немного согрелась и, конечно, тут же сползла по сиденью вместо задницы на спину, сознательно это даже и не отметив. Ну удобно так моему организму, что я могу сделать? Как хочу, так и сижу. А я хочу вот так, на спине.
Через несколько остановок в трамвае почти никого не осталось, а меня потянуло в сон. Я начала клевать носом, потом сдалась и на несколько минут отключилась. Когда я проснулась, вздрогнув, словно меня кто-то потряс за плечо, хотя никого рядом не было, то обнаружила, что трамвай пустой. Разве что какой-то парень стоит у самой первой двери, но он сейчас выйдет, и до конечной поеду я одна – ещё две или три остановки, не помню.
Погода испортилась совершенно, выходить совсем уже скоро жуть как не хотелось, а я, кстати, никак не могла вспомнить – пойдёт трамвай в депо или же будет стоять несколько минут и потом, развернувшись на кольце, покатится обратно? Надо же, столько лет в школу ездила по этому маршруту, пока в другую не перевелась, и как раз до конечной, а вот забыла.
Парень, который стоял ко мне спиной, на секунду обернулся в мою сторону и посмотрел на меня. Внимательно так посмотрел, пришлось тут же отвести взгляд и уставиться в окно. За ним, кстати, уже порядком стемнело и лил хороший такой дождь. Минут через пять он станет натуральным ливнем, и если трамвай всё-таки идёт в депо, то мне придётся торчать на ветхой, продуваемой всеми ветрами остановке не менее получаса, это точно. Просто по закону подлости. Как это обычно со мной и случается.
Я подумала, что парень уже не смотрит на меня, и отвернулась от окна. Но он смотрел. Вполне обычный такой парень, ничем особенным не выделяющийся. Ну, блондин, да. А так – самый простой. Хотя лицо какое-то знакомое.
У меня память на лица никудышная, каюсь. Могу долго пялиться на человека и не понимать, откуда я его знаю, и так и не вспомнить. Главное, чтобы он первый меня не вспомнил, но такого никогда не случается. Меня невозможно запомнить – проверено. А иногда и увидеть.
В новой школе учителя частенько ставили «энку» в журнал, хоть я и была в классе и даже отзывалась на собственную фамилию. А в прежней… Ох, прежнюю лучше не вспоминать. Хоть там и был у меня единственный в моей жизни, можно сказать, друг – улыбчивый такой паренёк по имени Алёша. Такой же молчун, как и я, а ещё он странно ходил – всё время как бы на цыпочках, нелепо подпрыгивая.
Его тоже травили, ещё жестче, чем меня, а однажды он не пришёл в школу, и я было подумала, что он всё-таки перевёлся, но после случайным образом узнала, что Алёша пропал, что его ищут, что родители сходят с ума, что слишком часто в нашем городе стали пропадать дети и что, скорее всего, Алёшу, как и других пропавших, так и не найдут.
Насколько я знаю, да – его не нашли. И я не помню, каким видела его последний раз. Кажется, таким же сияющим, с этой его словно бы приклеенной улыбкой, несколько, может быть, назойливой, но мне она нравилась. Кстати, парень, который стоял у первой двери и смотрел на меня, был чем-то на Алёшу похож, только старше, конечно.
Он вполне мог быть взрослым Алёшей, если бы тот был жив, что вряд ли. Я бы знала, найдись он, живой или мёртвый, от той же Ольки, например, которая училась в одной школе со мной, пока я не сбежала оттуда.
Ужасно неловко, когда на тебя вот так вот пялятся. Я натянула капюшон толстовки почти на глаза, старательно делая вид, что меня тут нет и быть не может. Всегда прокатывало. Но не в этот раз. Он всё равно на меня смотрел. Чуть-чуть улыбаясь. Не сказала бы, что печально, но не так, как улыбался бы Алёша, будь он сейчас жив.
Нет, парень, ты не он. Ты просто похож. Но только не вздумай, пожалуйста, идти ко мне через весь трамвай и начинать со мной знакомиться. Мне придётся ломиться наружу через окно. А я не хочу, мне лень. Я буду просто тупо молчать, пока не отстанут.
Если ты не Алёша. Ему бы я ответила. Но ты не он. Ты просто чертовски похож. Нет, не то слово. Ты просто копия. Один в один. Потому что ты улыбаешься точно так же, только как взрослый, более осмысленно, что ли.
Трамвай остановился, и парень вышел.
Не знаю, зачем, но я, секунду поколебавшись, рванула из трамвая за ним. Та Настя, которой я привыкла себя понимать и чувствовать, в этот момент куда-то испарилась, и осталось лишь действие – идти, стараясь не привлекать к себе лишнего внимания, за парнем.

Я люблю наблюдать за людьми, изредка я даже преследую некоторых, просто идя за ними туда, куда мне совсем не надо, минут десять, двадцать, полчаса, но без конкретной цели, чисто для «растянуть удовольствие», если человек мне понравился и я хочу поглазеть на него чуть подольше. Теперь же мной двигало что-то другое, может, не до конца оформленное сознанием узнавание.
Большое и ленивое во мне твердило настойчиво, что надо прислушиваться к разуму и не совершать избыточных телодвижений, поскольку Алёша не может быть жив ни при каких обстоятельствах. Ты-то бы знала, Насть. Тебе должно быть лень, Насть. Не иди за ним, Насть, мало ли кто он такой.
Тех детей – и Алёшу вместе с ними – убил тогда так до сих пор и не пойманный маньяк, как утверждали взрослые, и не важно, что тела не найдены. Другие причины просто маловероятны. Инопланетян не бывает. Никакой мистики – тоже. Есть плохие люди, которые причиняют боль менее плохим людям. Иногда такую боль, которая несовместима с жизнью.
Откуда ты знаешь, что этот парень, на улыбку которого ты так неожиданно бодро для такой ленивой жопы клюнула, сам не маньяк, а? Тем более идёт он куда-то через заросший чёрным бурьяном пустырь, а не как нормальные люди – по тротуару к себе домой.
Уже через минуту мои кеды были насквозь мокрыми и коричневыми от той жижи, по которой приходилось ступать. Это даже не чёртова тропинка, это не пойми что! Какая-то утопающая в грязи не понятно кому необходимая здесь просека – этакий пробор на мокрой голове утонувшего гиганта.
Зачем я иду за Алёшей, если это не он?
Я поскользнулась на камне и ухнула задницей в грязь. Хорошо бы не в собачьи какахи, но толком не разглядишь. Я подскочила, хватаясь за чёрную траву, и практически побежала дальше, опасаясь потерять его, Алёшу, из виду.
Настя, ты дура, говорило большое и ленивое, но что-то другое во мне, не очень пока ещё ясное, отменило его большую и ленивую власть, такую вроде бы привычную, но такую странную сейчас, словно ты смотришь на себя со стороны, видишь тупой кусок сала и понимаешь, что это ты и есть, и тебе становится не по себе.
Настя, ты дура, это не может быть он!.. Но я только поддакивала себе самой, продираясь сквозь пустырь и постепенно понимая, куда мы идём с Алёшей. Ну, то есть, куда он идёт, а я так, поодаль, за компанию. Очень такую ненавязчивую компанию. Надеюсь, вообще незаметную.
Настя, ты дура, но не так чтобы слишком, потому что идёт этот повзрослевший Алёша к нашей с ним школе, из которой я сбежала, а он тоже, но по-своему. Не понимаю только, зачем надо было выходить на две остановки раньше. Если это, конечно, Алёша.
Тот, понятное дело, знал короткий путь, от конечной через дворы, а так идти, как мы сейчас, намного дольше и опаснее.
Я миновала скользкий, тёмный от ржавчины остов, когда-то давно бывший чьим-то автомобилем, содрогаясь при мысли о том, что внутри может кто-то сидеть и ждать именно меня. Скажем, с камнем в руке, чтобы дать по моему хрупкому затылку, накрытому насквозь мокрой тканью капюшона. Потом утащить в траву, а там начать делать со мной что-то такое, что я и представить не могла.
Нет, я знаю, что такое изнасилование. Я современный человек и смотрю порно. Я о другом. Не знаю, о чём конкретно, но не о сексуальном насилии точно. Оно не так меня пугает, как…
За спиной лязгнуло. Вполне возможно, что это самый обычный кот там прячется и теперь ненароком шумит, пытаясь спрятаться понадёжнее. Но меня аж подбросило. Я видела спину Алёши, который шёл быстрее меня и потому был едва различим за шелестящими шторами дождя, но я видела. И его светлую голову, никак не намокающую, что пугало и тянуло одновременно.

Наша с ним прежняя школа оказалась заброшенной. Вот уж чего я никак не могла ожидать. Я давно не была здесь, но чтобы так всё изменилось…
Стёкла в окнах когда-то были выбиты, оконные проёмы заколотили досками, но кто-то изрядно постарался оставить как можно меньше целых досок из тех, которые по каким-то причинам не удалось оторвать. Двери главного входа – настежь. Странно, что они вообще сохранились. И промозглая темнота там, внутри.
Вот уж куда точно идти не хотелось, но Алёша именно туда и шёл. А я шла за ним.
Настя, ты дура. Тут-то тебе конец и придёт.
Уже на крыльце большое и ленивое чуть не вернулось в свои права. Я стояла и мялась под дождём. Со стороны, наверное, это выглядело так, будто бы я хочу в туалет. Алёша ведь вошёл туда, миновав широкий дверной проём. А ты? Всё, кончился запал? Приключений на ленивую жопу больше не хочется? Через дворы – на конечную трамваев – и домой? Сохнуть и вспоминать лязг за спиной, представляя чёрное лицо человека с камнем в руке?
Здесь даже света нет, и если бы не далёкие фонари… Которые, кстати, не горели всё время, а подменяли друг дружку по очереди. Сначала синий, потом оп… – и жёлтый. Потом белый.
Я задумалась, почему они разноцветные, как раз в тот момент, когда снова включился самый дальний из них, синий, как бы погасив товарищей. Стало почти совсем темно. Дождь просто хлестал. Я держала руками телефон в кармане, чтобы не намок. Самое время развернуться и уйти.
Я смотрела на чёрный проём.
Настя, ты дура. Иди домой.
И я уже почти развернулась и ушла, но тут из чёрной темноты выдвинулось лицо Алёши. Спокойное, сосредоточенное. Абсолютно сухое. Будто бы у него там, внутри, за дверью, припасено полотенечко, которым он только что старательно вытерся.
Алёша посмотрел на меня внимательно, протянул в мою сторону руку и поманил. Ласково так.

Продолжение следует...

Маргарита Кирен
Дракон
И это лучшее на свете колдовство,
Ликует солнце на лезвии гребня,
И это все, и больше нету ничего -
Есть только небо, вечное небо...

Здоровье:200
Сила: 200
Мана: 200
Интеллект: 200
Ловкость: 200

Играйте, господа, но прошу Вас, не заигрывайтесь!
Это всего лишь иллюзия, помните об этом каждый миг!

Дата: Среда, 10.02.2016, 12:11 | Сообщение # 47

Правительница Тающего Города

Группа: Хранитель

Сообщений: 1326
За отличную репутацию!

Заклинания

Имущество: 4

Репутация: 59

Статус автора: в реале

Кости – глава вторая (пришло от shayron)
Нормальные люди так не делают. Нормальные люди, если им страшно, не идут добровольно туда, где им будет ещё страшнее. У всех нормальных людей есть такая полезная штука, как инстинкт самосохранения.
Конечно, в этой школе может ничего такого и не оказаться, кроме парочки подвяленных живьём бомжей. Ну да, темно, но дома ночью тоже темно, если не включать свет. Казалось бы, тут темнота – и там темнота, какая, в принципе, разница, но у нормального человека что-то всё равно ёкает внутри организма так, что нормальный человек разворачивает свой организм в сторону дома и как можно быстрее его туда уносит. Даже пусть внутри тутошней темноты нет ничего вообще, кроме темноты.
Потому что вероятность, что всё-таки что-то есть, в таких местах намного выше, чем дома, где темнота тебе – друг, товарищ и брат, если, конечно, какая-нибудь сестра не поставила в коридоре свой велик. До сих пор шрам на колене и грохот в ушах, с которым мы с великом, страстно обнимаясь, полетели на пол. Это был, наверное, единственный раз, когда я ругнулась матом дома. Хорошо, что спросонья никто смысла моей тирады не разобрал.
В тутошней же темноте может оказаться что-нибудь похлеще велосипеда тупой сестры (ненавижу, сучку, и парня её, кстати, тоже). Например, доска с торчащими словно бы специально для твоей ноги гвоздями, протыкающими резиновую подошву моей символической обуви запросто, без всяких усилий, будто бы так и было задумано.
Про бомжей я уже говорила – не то чтобы я их так сильно боюсь, но наткнуться на бомжа в подобном месте хочется в самую последнюю очередь.
Да мало ли что или кто может тут быть? Тот же маньяк с камнем в цепких пальцах, которым он будет плющить мою голову, пока от неё ничего не останется, кроме размазанных по полу и стенам воспоминаний.
Внутри моего организма тоже ёкнуло, когда Алёша сделал вот так ручкой. Но я только на вид нормальный человек. Потому что я взяла и пошла за ним, в эту темноту.
Мне очень не понравился запах. Нет, никакой вони, как можно было бы ожидать, зная, кто обычно обитает в подобных местах. Пахло мелом, пылью, засохшими тряпками. Стандартный школьный запах, только в разы усиленный. Неожиданно тревожный.
Снаружи бушевал ливень, но внутри было почти тихо, шум дождя будто бы отодвинулся за шторку и шуршал за ней почти уютно, по-домашнему, если дома выбить все окна и забить их досками, а после некоторые попробовать отодрать.
Я слышала шаги Алёши, как обычно чуть шаркающие, потому что шёл он так же, как ходил в детстве, – на цыпочках, не касаясь пятками пола. Я шла за шагами, так и не привыкнув к темноте и фактически ничего не видя, опасаясь в любой момент зацепиться за перевёрнутую парту, брошенную в коридоре, и сломать себе шею.
Света фонарей, который долетал сюда сквозь дождь едва-едва, хватало только на то, чтобы обозначить в кромешной тьме оконные проёмы. Я не понимала, куда мы идём.
Я пыталась убедить себя, что всегда есть возможность пойти назад, а сейчас всё ещё не так плохо, чтобы бежать. Подумаешь, одноклассник вернулся оттуда, где он был всё это время.
По сути, что я о нём знаю, кроме имени – и большой любви к дурацким советским значкам, которые он, кажется, коллекционировал? Да, хорошо рисовал… или рисует. Да, у него своеобразный юмор… был. Да, он всегда очень мало говорил, словно у него – строгий лимит слов, и он их экономил, чтобы не стать немым раньше времени.
Но разве этих скудных знаний о нём достаточно, чтобы понять, что же с ним всё-таки произошло и куда он тогда подевался – и почему вернулся именно сейчас и сюда?.. Если он вернулся, конечно.
Мы шли долго. Мне почти уже показалось, что я его потеряла, но вот опять его шаги, только теперь чуть выше. И ещё выше. А это значит… Да, тут ступеньки. Я ударилась о самую первую ногой – не очень больно, но для «испугаться и взвизгнуть» самое то.
Мы поднимаемся на второй этаж по лестнице. Наш класс на втором этаже. Был. Странно, всё-таки, Алёша себя ведёт. Может, у него с головой не то? Если это, конечно, он. Я начала сомневаться.
А вдруг – псих, который затаится у лестницы, пока я буду подниматься, а после толкнёт меня вниз, чтобы я переломала себе конечности? А он спустится ко мне своими шаркающими шажками, возьмёт за сломанную ногу и потащит куда-нибудь вниз, где у него логово. А там полным-полно всякого разного жуткого, чего я даже представить себе не могу, и он начнёт со мной что-нибудь такое делать, долгое и мучительное больше для психики, чем для и так напрочь поломанного тела.
Никто меня не толкнул, шаги удалялись влево, а я, оказавшись на втором этаже, чуточку постояла, прислушиваясь к звукам вокруг и ощущениям в себе, и пошла за ним. Да, похоже, мы шли как раз в то место, которое я одно время ненавидела всем своим маленьким и неказистым существом. В наш класс, гори он синим пламенем и желательно дотла. Впрочем, ему, кажется, и так досталось.
Я прям улыбнулась от мысли о том, что школа-то наша всё, нет её, один только панцирь остался – и тот, по всей видимости, довольно-таки скоро раздавят… то есть, снесут.
Нет, правда, зачем он меня сюда притащил? Может, спросить всё-таки? Я разинула было рот, чтобы позвать его, но как-то не получилось издать ни единого приличного звука. Показалось неуместным разговаривать, и от одной только мысли, что надо будет пытаться наладить коммуникацию после стольких лет, стало не по себе.
Он хочет мне что-нибудь показать? Но тут не видно ни черта. Может, у него фонарик? Тогда почему он до сих пор им не воспользовался?
Скрипнула невидимая в темноте дверь. Я поняла, что Алёша уже вошёл в класс, и пошла в сторону этого скрипа. Конечно же, я ударилась о дверь головой. Так, что перед глазами закружились маленькие фейерверки. О да, это так похоже на Настю! Я, наверное, когда-нибудь так и погибну, ударившись, например, коленом об угол стола, потому что наберу, наконец, критическую массу нелепых ударов обо всё, что хотя бы немножечко торчит!
Странное дело, но фейерверки не погасли, а стали больше, ярче, слились постепенно в одно большое пятно, и я как будто бы увидела день – и даже парты стоят на своих местах, и мои бывшие одноклассники смотрят на меня с некоторым удивлением, а с ними и математичка у доски – писала формулы и вдруг перестала, уставившись туда, где я стою сейчас, в этой темноте, и смотрю каким-то загадочным образом на Алёшу возле окна, на взрослого Алёшу. Словно темнота – это экран, и на экране своеобразное интерактивное кино, окунающее тебя в унылое прошлое, отчего живот болит и кисло во рту. Похоже на плохой сон.
Я зажмурилась что было сил. На мгновение картинка стала ярче, потом погасла медленно, будто бы оседая солнечной пылью на чёрных стенах и растворяясь в них. Я стояла, не решаясь войти, и думала о том, какая же я последняя дура.
Алёша был в классе, я слышала, как он шаркает, но не видела – здесь на оконных проёмах сохранились все до единой доски, и свет фонарей, пусть и далёкий, сюда не проникал вообще. Идти назад по стеночке? А потом бежать сквозь ливень на конечную трамваев? Так и не узнав, зачем я сюда всё-таки припёрлась? Нет, точно не вариант. Как бы ни было мне страшно, но человек я местами жутко упрямый.
И потому, нащупав полотно двери рукой и придержав его, чтобы не удариться снова, я переступила символический порог класса и вошла. И тут же всё вокруг залило светом, на меня буквально рухнул пронзительно ясный майский день – и побежали через меня мои тогдашние мучители, врезаясь беззвучно и безболезненно в мой несерьёзный по человеческим меркам футляр для личности, утопая в нём, как в жидкости, и вылетая с обратной стороны – я специально обернулась и посмотрела, как они это делают.
Похоже было на то, что кончился последний урок – потому все так и бегут. Все, кроме нескольких подростков, что сидели попами и лежали животами на партах кружком, а кто был в центре этого кружка – я на таком расстоянии увидеть не могла. Они странно горбились, эти мои бывшие сокамерники. У тех, что были повёрнуты ко мне профилями, эти самые профили просто-таки лучились весельем и злобой.
Я не помнила этого дня. Он был каким-то совсем чужим. Я чувствовала, что меня здесь «сегодня» не было с самого утра, – и вспомнила, как однажды в мае, как раз накануне исчезновения Алёши, сильно температурила несколько дней по непонятной причине. И – какое счастье! – валялась дома, с трудом шевеля горячими мраморными шариками глаз. Всё, что угодно, лишь бы не в школу. Матери хотелось поймать меня на симуляции, но ни один из термометров не врал – ни новенький электронный, ни допотопный ртутный.
Я пошла, совершенно забыв про темноту и того, кто меня сюда привёл, посмотреть, кто же там, в центре, кого они так агрессивно пихают, кого дёргают за светлые волосы и кому в лицо, не совсем ещё различимое, с таким омерзительным удовольствием плюют. Впрочем, я догадывалась – и не ошиблась.
Это был Алёша. Только тот Алёша, помладше, не такой высокий и в смешном пиджаке в клеточку с советским значком на лацкане.
Всё исчезло почти мгновенно, распавшись на стремительно тающие лоскутки, стоило мне только наткнуться на что-то, – похоже, на стул, о спинку которого я ударилась животом. Я не успела узнать, удалось ли ему тогда вырваться и убежать – или же его оставили здесь, как частенько бывало, перемазанного мелом, в сопливых плевках, раскрасневшегося, но не злого – разве что на некоторое время лишённого такой привычной улыбки.
Алёша выходил из класса не сразу, ждал, чтобы наверняка никого не осталось, кроме меня, поджидающей его в коридоре – трусливо поджидающей, будем уж честны до конца. Он никогда не обижался на меня за то, что я пользовалась им. Если приставали к нему, то не трогали мою унылую тушку, и я успевала смыться на безопасное расстояние. Он был куда заметней, потому ему доставалось чаще. Я же платила за «помощь» тем, что дожидалась его и помогала чистить одежду.
Мне захотелось увидеть, что было дальше. Почему-то я была уверена, что ничего хорошего, что в этот раз всё будет намного хуже, чем обычно было. Иначе зачем вообще я всё это вижу? И, главное, как? Никогда не подозревала в себе экстрасенсорных способностей – и не особо верила в них, если начистоту.
Может, это Алёша каким-то образом «показывает» мне то, чего я не могла тогда видеть, завёрнутая в одеяло и всерьёз подозревающая, что эта чёртова тикающая голова вот-вот рванёт. Но чёрт… Объясните мне кто-нибудь – как?
Я стояла посреди класса, не видя уже ничего, и пыталась услышать Алёшу. И чуть не надула в штаны, когда он взял меня за руку.
На секунду мне показалось, что я вижу его лицо напротив собственного, и тут же его прикосновение мягко растворилось в воздухе. Будто бы он не трогал меня. Будто бы мне показалось. Будто бы это не его пальцы такие морозно холодные. А мои.

Продолжение следует...

Дата: Четверг, 11.02.2016, 07:26 | Сообщение # 48

Правительница Тающего Города

Группа: Хранитель

Сообщений: 1326
За отличную репутацию!

Заклинания

Имущество: 4

Репутация: 59

Статус автора: в реале

Кости – глава третья (пришло от shayron)
Что сказала мать, когда я вернулась домой в половине одиннадцатого? Правильно – «где ты шаталась, почему такая грязная, ты что, употребляла наркотики?» – хотя, по идее, должна была радоваться, что дочь, «ленивая жопа», гуляла не три часа, а почти в два раза больше. Свежим воздухом надышалась по самое не могу.
Я спряталась от матери в ванной, где торчала под душем почти час, пытаясь отогреться снаружи и внутри. Ощущение такое, что во мне поселился сквозняк.
Я плохо помню, как вышла из школы. Стояла в классе, прислушиваясь, ожидая, что услышу шарканье, за которым мне следует следовать, но не было больше ни единого звука, кроме моего дыхания. Даже дождь за окнами перестал. А я перестала чувствовать присутствие Алёши в здании.
С некоторым омерзением ведя пальцами по стене, я пошла по коридору к лестнице, медленно-медленно, приставным шагом, спустилась по ней и, загребая подошвами по полу, чтобы не дай бог не наступить на что-нибудь с гвоздями, кое-как нащупала в темноте выход. И уже на улице, где стало вдруг удивительно тихо и спокойно, рванула по лужам к остановке.
Не знаю зачем, но я один раз обернулась, чтобы посмотреть на пустырь и чуть выдающийся из мокрой чёрной травы такой же мокрый и чёрный остов бывшего автомобиля.
После душа я тут же вползла под одеяло, потянула к себе ноут и попыталась отвлечься от кучи нехороших мыслей, которых скопилось уже порядком, а новые никак не переставали сыпаться. Вот уж чего мне точно не хотелось, так это как-то анализировать то, что со мной произошло, и пытаться понять, что это было.
Нет, я не стала смотреть на ютубе ролики с привидениями или читать статьи и треды на ту же тематику. Зачем лишний раз пудрить и так ничего не соображающие мозги? В интернете слишком много мусора, и я не особо верю тому, что там пишут.
Я просто листала пикабу, пробуя смеяться над умильными котиками и неуклюжими пандами, но получалось не то чтобы хорошо. Да, я улыбалась, но улыбка казалась мне словно бы нарисованной фломастером на тугой и тонкой плоти воздушного шарика, наполненного до отказа тревогой.
На глаза попался ролик про издевательства подростков над сверстниками, я почти уже миновала его, однако вернулась и стала смотреть.
Кучка дебилов избивала светловолосого парня, ничем остальным, впрочем, на Алёшу не похожего. Парень был пухлым, низеньким, с такими милыми коленками, какие бывают у толстячков, – как бы почти в обратную сторону. Из-за этих коленок мне стало совсем его жалко, я почти уже поставила на паузу, намереваясь двигаться по сайту дальше, но передумала.
Один из дебилов схватил паренька за капюшон и резко потянул. Паренёк в который уже раз упал, снова в лужу, и тут дебил с размаху, нелепо задрав ногу, ударил лежащего этой самой ногой в лицо. Тут за кадром послышался громкий женский визг, и дебилы бросились в рассыпную.
Естественно, на этом видео оборвалось, так как снимал один из этих конченых уродов. Ещё и ржал, сука, как последняя гиена. Мне просто до боли и дрожи в пальцах захотелось раз за разом опускать на его наверняка слюнявую ржущую морду Олькин велик. Чего не хотелось, так это разбираться в мотивах и причинах, во мне горело одно только острое желание – переключить восприятие на чёрно-белый режим и убивать, убивать, убивать.
Ага, подумала я, чуть успокоившись. В зеркало на себя посмотри, убивашка. Тебя саму коктейльной трубочкой перешибить можно.
Почуяв, что наконец устала, я поставила ноут на стол и спряталась в одеяло как можно глубже, опасаясь, конечно же, бессонницы, но вырубилась сразу.
А проснулась от холода. У меня всегда приоткрыта балконная дверь, я не люблю тухлый воздух, мне нравится кислород, но либо дверь на балкон распахнулась настежь, либо на улице стремительно похолодало, поскольку холод был какой-то уж чересчур собачий. Я, кажется, ноги высунула из-под одеяла, потому так промёрзли пальцы.
Я попробовала укутаться получше, но с одеялом что-то было не так. Какое-то оно тонкое. И почему-то без пододеяльника. Это вообще плед! В не очень проснувшихся мозгах вспыхнула было мысль о том, что это Олька, тварь, её работа, но тут же испуганно погасла, когда я вдруг услышала далёкое сонное кряканье, а после – как шумит ветер чёрной травой, в которой я, оказывается, лежала, завернувшись в старую тряпку, в прошлой жизни именовавшуюся пледом.
Какой интересный сон, подумала я, прекрасно понимая, что всё на самом деле, и, тем не менее, пробуя забыться. Через минуту я устала себя обманывать и проснулась окончательно.
Я лежала в траве, подо мной было мокро, высоко надо мной торчала одутловатая луна, издевательски синяя, как утопленник. На мне была моя чёрная старая футболка для спанья, позорные драные трусы для того же дела и незнакомый прежде плед в красно-жёлтую полоску, вонючий и страшно грязный. Хотелось его отбросить брезгливо, но мне было так холодно, что я пуще прежнего завернулась в него, трясясь и клацая зубами – больше от кромешного ужаса, который навалился на меня и давил изо всех сил на живот.
Я едва успела стянуть трусы, присесть и опорожнить мочевой пузырь прямо там, где стояла. Это был, мать его, тот самый пустырь у школы. А я, о боги, оказывается, сраная лунатичка. Да ещё и какая. Припёрлась сюда – это ж сколько идти надо было, при этом спя на ходу! – нарыла где-то бомжацкий плед по дороге и улеглась дрыхнуть дальше прямо посреди мокрой травы, прямо на мокрой грязи, волосами в эту грязь.
Интересно, что я ещё успела натворить по пути сюда? Показывала отсутствие сисек редким ночным прохожим? Или ещё чего хуже? Надеюсь, хотя бы с бомжом не заигрывала. У которого подбрила плед.
Я привстала, натянув по ходу трусы, и завыла, не успев толком распрямиться, – скукожилась и скулила, глядя на свои чёрные от грязи ступни. Что происходит вообще? Что я творю?
Послышался какой-то звук, мягкий и вроде бы рядышком. Такое лёгкое «плап». Я тут же заткнулась. Надо выбираться отсюда. Очередное «плап» придало мне ускорение – я поспешила, оскальзываясь и обдирая ноги о жёсткие чёрные стебли, к торчавшему над травой остову. Там была тропинка.
Я понятия не имела, который час и сколько ещё до утра. Но лучше идти домой ночью, пока никого ещё нет. Мало ли что кому придёт в голову сделать со мной. В таком-то виде.
На тропинке никого не было. Темнел мёртвый автомобиль. Далеко за спиной раздавалось время от времени это самое «плап». Я постояла немного. Если и идти, то не к школе точно. Хватит с меня.
Я повернулась было, чтобы уже пойти, думая о том, как буду не меньше часа с половиной ступать по мокрой, холодной земле и такому же асфальту, как вдруг раздался уже знакомый мне характерный лязг.
Это кот! – заорала я сама себе мысленно, чувствуя, как разливается по спине неразбавленный ничем ужас. Там живёт кот! Или какая-нибудь птица! Или крыса – не важно! Просто животное, нет причин паниковать. Оно само паникует, потому что я куда страшнее для него, чем мне может казаться.
Я хотела сорваться и бежать – и уже даже подняла ногу, придерживая плед на плечах на манер супергеройского плаща, когда лязг повторился. Та нога, на которой я стояла, заскользила стремительно по грязи, и я рухнула на спину, высоко задрав ноги и как-то слишком больно ударившись для такого падения.
За лязгом последовало новое «плап», уже куда ближе. Они что, сука, переговариваются, что ли? Я барахталась в панике, пытаясь подняться, слушая, как сменяют друг друга «лязг» и «плап», причём «плап» явно приближалось, а лязганье становилось всё громче и увереннее.
Налетел ветер, по траве пронеслась невидимая гигантская ладонь, в неистовой ласке пригибающая чёрные стебли к самой земле, а вместо лязга раздался вдруг такой грохот, что я закричала. Будто бы кто-то влетел с разбегу лбом в продавленный бок проржавевшей машины. Мне показалось, что я видела, как сотрясся остов. Может, так оно и было.
Я стояла на коленях, упираясь ладонями в грязь тропинки, когда прямо над моей головой прозвучало ещё одно «плап». Посмотреть, что это? Ещё чего не хватало! Я натянула плед на голову, будто бы в случае чего это могло меня как-то спасти, ценой невероятных усилий поднялась на ноги и пошла, стараясь не торопиться, чтобы в очередной раз не растянуться.
Я прошла уже приличное расстояние, чувствуя, как сводит челюсти и немеют пальцы, и почти покинула это страшное место, но снова услышала лязг, на этот раз какой-то по-собачьи жалобный. Меня словно просили не уходить.
На востоке стало заметно светлее, луна потускнела и потеряла ко мне всякий интерес. Мягко подкатывалось утро, а вместе с ним укатывался вслед за ночью и мой животный ужас. Да, происходит что-то дикое, что никак не вписывается в рамки моей уютной повседневности. Да, я впервые в жизни лунатила по-чёрному, не подозревая до сегодняшней ночи, что так вообще можно. Да, вчера я видела такое, о чём и рассказать-то некому. Но чёрт возьми! Зачем же я так боюсь и треплю себе страхами драгоценные нервы?
Это просто пустырь с обыкновенной осенней травой, которая пожухла и пропиталась дождём. Торчит эта трава из элементарной грязи, сделанной из песка пополам с говном. А там, дальше, просто старый автомобиль без стёкол и колёс, ставший домом для каких-то животных. И «плапает» какая-нибудь мелкая засранка с крылышками, которой не спится в тёплом гнёздышке. У птички бессонница, у меня лунатизм, а животные в остове тупо меня боятся, о чём и сообщали птичке посредством лязга, а она им отвечала – успокойтесь, мол, никого страшного тут нет, только шарахается какая-то никогда не дружившая с физкультурой малявка, её любой кот одной левой запросто завалит.
Ну да, ну да. Сама себя накрутила.
Зачем я вернулась к брошенной на пустыре машине, я плохо понимала. Мне стало жаль её? Так ведь это же идиотизм. Разве может кусок ветхого железа умолять вернуться и не бросать? Наверное, сработало внезапно проклюнувшееся чутьё. Не ясновидение, нет, я не верю в этих шарлатанов. Просто окрепшая не понятно на каких харчах интуиция.
Я подошла к остову. Он молчал. «Плапов» тоже больше не было. Небо светлело, я видела куда лучше, чем когда проснулась посреди травы. Так медленно, как только могла, я заглянула внутрь бывшего авто, стараясь не всовывать туда голову. Никого и ничего. Я думала, тут будут разодранные сидения, но их кто-то снял, вероятно, давным-давно. Один только накрытый грязной тряпкой пол. Я потянулась к тряпке.
Где-то внизу бумкнуло почти ласково.
Я ухватила тряпку за кончик и потянула. Под тряпкой был ржавый тонкий лист, весь в дырках. Им-то и лязгали, поняла я, вползая по пояс внутрь и наклоняясь над листом. Прислушалась. Тихо. Долго не решалась, но всё же стукнула по листу костяшками пальцев три быстрых раза. Ответ последовал незамедлительно. Лёгкий приветливый «бух». Получается, что когда снизу в лист стучали сильнее, он бился о металлический пол автомобиля, издавая характерный лязгающий звук.
Кто-то живёт под этим листом. Кто-то маленький и дружелюбный. Надо быть, конечно, клиническим идиотом, чтобы проверять прямо сейчас, кто же всё-таки проживает на дне океана. То есть, там, под ржавым железом. Судя по всему, я как раз такой клинический идиот. Потому как тут же принялась сдвигать плоский кусок металла, достаточно тяжёлый и с опасно рваными краями, о которые можно хорошенько так разодрать пальцы.
Мне удалось сдвинуть его на треть. Под листом никто не жил. В полу автомобиля была дыра, в дыре – яма, а в яме лежало почти истлевшее тряпьё. Над кучей тряпья куполом возвышалось что-то округлое, размером с мяч, покрытое с одной стороны как будто бы кукольными волосами, редкими и бледными.
Взгляд, беспорядочно шаривший в потёмках по вороху гнилых тряпок, вдруг зацепился за что-то тускло поблёскивавшее. Я влезла-таки внутрь машины, празднуя победу «слабоумия и отваги» над чахлыми зачатками здравого смысла, и потянулась рукой за блестяшкой. Она легко отделилась от тряпок. Я поднесла её поближе к глазам. Старый советский значок с забавным олимпийским медвежонком.
Когда до меня дошло, что же лежит в этой яме, я резко встала и ударилась головой в потолок. Зажимая протекающую чёрной кровью пробоину в коже головы одной рукой, а другой сдавливая острый значок, я вывалилась сквозь окно в траву. И, кажется, взорвалась.
Так я не плакала ещё никогда.
Продолжение следует...

Маска

Дата: Воскресенье, 14.02.2016, 12:32 | Сообщение # 49

Незнакомец

Группа: NPC

Сообщений: 1584
За Регистрацию

Заклинания

Имущество: 2

Репутация: 0

Замечания: 0%

Статус автора: в реале

"...Моя комната потребовалась моей соседке для ее родных. Я не согласилась продавать ее или меняться, тогда она стала меня изводить. Перед этим она все же, видимо, хотела еще раз поговорить со мной. Зашла, села и говорит:
- Ты толкаешь меня на грех. Ну почему ты не хочешь уехать? Мы подобрали тебе такую же комнату, как и твоя, только в другом районе. Что ты тут живешь на подселении, что там будешь жить, какая тебе разница? Вещи твои мы перевезем за наш счет, я тебе еще дам вещей в придачу. Давай все решим миром, по-хорошему.
А я ей говорю:
- Надя, Надюша, дай мне дожить в своей комнате. Я ведь здесь сорок лет прожила. Мужа схоронила, дай и мне здесь умереть. Я понимаю, что тебе будет лучше на подселении с родней, чем с чужой, но я-то здесь при чем? Я ведь вперед тебя сюда заехала, когда тебя еще на свете не было, моя мама здесь жила, дочь-покойница. Ну что ты к этой комнате привязалась? Обменивайся сама на другую, а я уж отсюда только на кладбище пойду. Подружки мои, старушки, тоже здесь живут, а там я совсем одна буду. Здесь, если заболею, так хоть знакомые зайдут, а там умру и знать никто не будет.
Сижу перед ней и плачу, а она слез моих не замечает. Вижу, злится, сейчас опять орать начнет, а я ее, когда она кричит, боюсь очень. Но еще больше боюсь переезда, места нового, где уже ничто мне не напомнит о прожитой жизни. Я всегда считала себя образованным и интеллигентным человеком. В моей семье не принято было говорить громко, а тем более кричать. А Надя, чуть что, орет, пихает меня в мою комнату. И все же я не хочу переезжать. И решила во что бы то ни стало выдержать ее напор, перетерпеть, лишь бы остаться у себя дома.
Но Надя не закричала, как я думала, а, прищурившись, стала тихо мне угрожать.
Говорит мне: "Если ты сдохнешь, то твоя комната все равно перейдет мне. А ты скоро сдохнешь! Не хотела я брать грех на душу, но ты сама меня на его толкаешь. Ну, молись, последние месяцы шаркаешь по земле!"
И ушла.
Я перевела дух - пронесло. Может, позлится, да и дальше жить будем.
Вечером захожу я на кухню, а там большой медный крест стоит. У креста лежит моя фотография (где только она ее взяла?). И свечи стоят. Горят они и сильно трещат. Даже окна запотели. На блюдце горсть кутьи лежит. Мне стало дурно от того, что я увидела.
Переобулась я и спустилась к соседке, хотела ее позвать, чтобы она посмотрела, что Надя удумала. Соседка поднимается со мной, успокаивает меня. Заходим на кухню, а там ничего нет. Чисто. Я говорю соседке, мол, честное слово, было все так, как я рассказывала.
Тут слышим входную дверь ключом открывают. Входит Надя с сумками. В сумках хлеб, продукты. Соседка посмотрела на меня и засобиралась уходить. Вижу" не поверила она мне...
Через час сижу в своей комнате и слышу, вроде как тихонько поет кто-то. Подошла к двери, прислушалась и обомлела: песни-то отпевальные. Решилась я выйти на кухню, смотрю, опять все стоит на столе, как и раньше. Свечи трещат, а Надя в черном платке по книге отпевает.
Я уже говорила, что боюсь свою молодую соседку. А тут, увидев такое, и задом, задом - и опять в свою комнату.
Потом у дверей своих обнаружила землю, видно, Надя с отпевания покойника принесла.
Ночью вижу сон. Идут трое: муж, свекровь, дочь (все они покойные). Муж подходит ко мне и говорит:
- Машенька, собирайся к нам. А я ему в ответ:
- Нет, я не хочу, пожить мне еще хочется. Свекровь головой качает, руку поднимает и говорит:
- А ты погляди туда, видишь, как она хлопочет, даже ночью не спит, а у твоей кровати стоит. Я спрашиваю:
- Кто? Где? - и просыпаюсь.
Вижу, перед моей кроватью стоит Надя со свечой и что-то шепчет, но так тихо, что еле слышно. Я замахала:
- Иди, Надя, в свою комнату, как ты зашла? Я что, не закрывалась?
Она молча ушла, ни слова вслух не сказала. И от этого мне еще страшней стало, ведь не в ее характере молчать. Значит, что-то соблюдает.
Встала я, закрыла за ней дверь на щеколду, поворачиваюсь, а на моей кровати сидит женщина - точь в точь я. И рубаха такая же и косицы седые. Как мое отражение. Я помню, моя бабушка, когда еще живая была, рассказывала мне о двойниках. Кто своего двойника увидит, тот не жилец на свете. А самое главное, с ним нельзя заговаривать, а то в тот же миг преставишься.
Стою я и гляжу на своего двойника. А она на меня, да так жалостно, скорбно. И потекли у меня слезы. Словно облако колыхнулось и поплыло ко мне. Остановилось рядышком, напротив меня и ждет, что я заговорю. А я крепко помню бабушкины слова. Молчу. И только слезы ручьем по щекам текут. Медленно подняла она руки и тыльной стороной обтерла мне слезы. Я бух ей в ноги, а в уме только одно: жить хочу, жить, голубушка, жить хочу. И кивнуло мне мое отражение, вроде, знаю, поняла, не волнуйся. Повернулась к той стене, через которую от меня Надя жила, и прошла сквозь нее. Слышу вскрик, это Надя вскрикнула. Я ползком до кровати. Лежу, трясусь от пережитого страха. Не знаю, как и уснула. И вижу опять своих троих, уходят они от меня в сторону, а я им вдогонку кричу:
- Что же вы говорили, что меня заберете, а сами уходите?
Дочь головку ко мне повернула и отвечает:
- Теперь через шесть лет придем. Господь тебя пожалел. Они ушли.
Днем стало известно, что Надя умерла, а ведь ей всего-то 33 года было. Врачи сказали, что от разрыва сердца она умерла..."

Для одних маска - ширма, а для других - украшение.
Здоровье: 100
Сила: 100
Мана: 100
Интеллект: 100
Ловкость: 100

- Хасси

- Рудольф

- Чешир

Дата: Понедельник, 15.02.2016, 04:52 | Сообщение # 50

Правительница Тающего Города

Группа: Хранитель

Сообщений: 1326
За отличную репутацию!

Заклинания

Имущество: 4

Репутация: 59

Статус автора: в реале

Кости – глава четвёртая (пришло от shayron)
Что-то надо было со всем этим делать.
Сначала остро хотелось накрыть яму листом, лист – тряпкой и пойти уже домой. Сделать вид, что ничего не было, что я ничего не знаю, что у меня всего лишь проблемы с головой, но это ерунда полная, ха-ха, не стоит обращать внимания.
Потом сквозь инстинкт самосохранения жирными каплями проступили сперва не очень уверенные, несмелые порывы непременно кому-нибудь обо всём сообщить. Пойти в милицию, связаться с родителями Алёши, рассказать хотя бы своим.
Я стояла рядом с останками авто, под которыми хоронились от чужих глаз останки Алёши, размазывала грязные слёзы по щекам и думала, как мне быть.
Как я вообще объясню, скажем, свой внешний вид, если прямо сейчас пойду в милицию? Сочиню страшную историю про раздевшего меня бомжа? От которого я из последних сил убегала и пряталась, потому и забрела сюда, на этот пустырь, влезла в труп машины, а уже будучи в нём – случайно! – обнаружила тело своего бывшего одноклассника? Ну ведь ахинея же.
Правильнее всего на данный момент оставить всё как есть, вернуться домой, там привести себя в порядок и придумать внятный способ, как ещё раз «найти» Алёшу, – желательно при свидетеле. И пусть он сам звонит в милицию. Если захочет, конечно.
Потом меня захлестнули мрачные мысли на тему «а кому станет хорошо от этой находки?» – да, вроде как лучше что угодно, чем неизвестность, но разве не отберу я у родных Алёши их последнюю надежду? Они-то верят в то, что он жив. Пусть это и не правда, в чём я только что убедилась.
Но если я оставлю его так, меня будет истязать совесть. Приятно убедиться в её наличии, никто не спорит. Я-то почти поверила в то, что сделана из дерева. Потому что какое у Насти домашнее прозвище лет с пяти? Правильно, «чурбан». Спасибо сестричке Оленьке. Даже мать иногда, раздухарившись, позволяет себе так меня называть.
Мой продрогший организм решил за меня. Я снова втиснулась внутрь павшего авто и склонилась над ямой. После стянула с себя плед и расстелила его на сдвинутом в сторону листе. Мне было крайне странно прикасаться к мертвецу, пусть я и знала, что это Алёша.
О том, кто его убил, почему спрятал именно здесь, по какой причине тело никто не обнаружил, ориентируясь по запаху разложения, я решила подумать потом. Вечером. Или завтра. Когда будет свободная минутка, тогда и поиграю в детектива. Нынче буду думать о другом.
Например, как не упасть в обморок, перекладывая кучку костей, завёрнутую в тряпьё, на другое тряпьё. Тяжёлые ли кости, и что будет, если они вдруг начнут сыпаться из тряпок, а мне придётся собирать их руками по одной, чего делать совсем не хотелось. Как себя вести, ежели покойный Алёша начнёт плясать у меня в руках или вообще разговаривать. В лист он как-то стучал же. Чем? Черепом?
Череп лежал спокойно, какой-то неприлично безмятежный в данной ситуации.
Нет, лучше об этом не думать тоже. Лучше просто сделать.
На удивление, мне легко далась процедура извлечения костей Алёши из ямы и водружения их на расстеленный плед. После смерти Алёша стал намного меньше, чем был. Я ведь буквально вчера видела его куда более высоким. Когда я принялась аккуратно заворачивать края пледа, закрывая ими тряпьё и кости, до меня дошло, наконец, что пропал и умер Алёша ребёнком. А видела я его тем взрослым, каким он не стал и никогда не станет.
Сейчас я отнесу его к школе, оставлю в ней где-нибудь недалеко от входа, а завтра приду сюда с кем-нибудь погулять и постараюсь сделать так, чтобы этот кто-то сам нашёл Алёшу.
Первой из машины выбралась я, потом – Алёша, с моей посильной помощью. Я развернулась, держа в руках завёрнутого в плед мёртвого одноклассника, и увидела, что в метрах пяти от меня стоит человек. Высокий лысый человек в длинном плаще эксгибициониста.
Плащ был старый и невнятного цвета, а правую половину лица человека захватило в плен вздувшееся красно-коричневое пятно. Руки этот неприятный на вид обыватель держал глубоко в карманах, и было заметно, что он уже давно за мной наблюдает, сумев подкрасться совершенно бесшумно. Он не был удивлён, испуган, не пребывал в недоумении. Он смотрел внимательно, прекрасно понимая, что такое я делаю.
А меня застопорило. Я не могла сдвинуться, словно бы спину мою проткнули сверху вниз штырём арматуры и пригвоздили к земле, как самое неказистое насекомое в коллекции невидимого гигантского энтомолога. Это он сейчас гладил порывами ветра траву, он плевал мне в лицо холодными каплями начинающегося дождя, он забирался ко мне под футболку ледяными пальцами и трогал за всё, до чего мог дотянуться.
Честное слово, если бы этот лысый скиталец распахнул плащ и показал мне свой налитый чёрной кровью болт, я бы вздохнула с облегчением и поспешила по своим делам. Но лысый не стал этого делать.
Я никак не могла понять, сколько ему лет – всё из-за пятна на лице. Как ни странно, но пятно ему шло, будто бы некий сюрреалистический аксессуар, без него он перестал бы казаться таким величественно грозным. С пятном он был опасным, без пятна – не более чем сереньким уличным онанистом в правильном для этого дела плаще. Пятно явно было самостоятельным существом, и в тандеме с лысым, без всяких сомнений, именно оно являлось движущей силой, лидером, начальником.
Человек не распахнул плащ, а вынул из кармана широкий кулак с зажатым в нём камнем, которым ударил меня по голове, в два быстрых шага преодолев расстояние между нами. Сильный удар, но не настолько, чтобы вырубить.
Я упала, чуть не выронив Алёшу, но осталась в сознании. И даже видела, как человек с пятном берёт меня за ногу и по чёрной траве куда-то тащит. Пальцы мои разжались – и Алёша остался лежать рядом со своим странным ржавым надгробием.
Я понимала, что совсем скоро меня будут убивать. Перед этим помучают. Может быть, избивая кулаками. Может, разрезая кожу на мне на полоски тёмным лезвием давно не используемого по назначению кухонного ножа. Может, подвесив меня за ноги на какой-нибудь крюк в потолке и поджигая на мне остатки одежды и волосы. Всё что угодно, кроме сексуального насилия.
Моя интуиция успокаивала меня, мол, на этот счёт можешь не сомневаться, никакого изнывающего болта под плащом нет, зуб даю. Не пахло от этого человека сексом. Только застоявшейся гнилой водой и мокрой собачьей шерстью.
Чувствуя себя временно сломанной куклой, я и не думала сопротивляться. Настя – дура, да, но не до такой степени. Нельзя его злить. Нельзя тратить силы. Не факт, что удастся, брыкаясь как заарканенная антилопа, вырвать ногу из его, честно говоря, фантастически сильных пальцев – ощущение такое, будто бы ступню по щиколотку залили бетоном, который мгновенно застыл.
Хотя, может быть, я и не права, и надо кричать, надрывая горло, в надежде, что услышат и поспешат на помощь, как Чип и Дейл, какие-нибудь утренние прохожие.
Но человек с пятном не тянул меня к цивилизации. Как раз наоборот. Через пустырь – к ранее не замеченному мной небольшому пруду искусственного происхождения. С поразительно чёрной водой. Кажется, я начала догадываться, что со мной сделают через несколько минут. И что, похоже, сделали с Алёшей.
В тот день меня не было, и он, наверное, долго выжидал в классе, когда же, наконец, рассосутся по домам уроды-одноклассники, а после пошёл один через пустырь, а не на конечную, чтобы не наткнуться на остановке на тех, кто мучил его и захотел бы продолжить. Эх, а я так радовалась тогда, что заболела. Дура.
Человека с пятном ни капли не смущала моя покорность, словно бы так и надо. Он тащил меня за ногу по траве, широко ступая длинными ногами. Футболка моя задралась на спине, и жухлая трава больно раздирала мне кожу стеблями и колючками. Я пыталась руками как-то стянуть футболку вниз и придерживать, но она всё равно задиралась.
Пару раз я проехалась головой по камням. Волосы путались в траве и оставались в ней целыми прядями. Не хотел меня мир отпускать, держал так крепко, как мог, но человек с пятном был сильнее. Он выволок меня на узкий берег пруда и отпустил мою ногу.
Я попыталась вскочить и рвануть от него на пределе всех своих сил, но, получив быструю и мощную оплеуху, мешком с мясом и костями рухнула на песок, нелепо шлёпнув по воде правой рукой.
Лысый наклонился надо мной, взял за шею сзади правой рукой и поднял. Я чувствовала себя котёнком, которого собираются утопить просто за то, что он никому не нужен. Я вцепилась в его пальцы своими, пустила в ход ногти, но никакого внимания он на это не обратил, мне же не удалось отлепить от своей шеи ни одного пальца – человек с пятном держал меня крепко.
Возьмёт и сломает хрупкую перемычку между головой и телом, между мной и отсутствием чего бы то ни было, переломит пальцами как веточку – и ещё одной девственницей на свете станет меньше.
Лысый макнул меня в воду головой и почти тут же вынул – я не успела нахлебаться. Лысый макнул меня второй раз, теперь на более продолжительное время, специально нажимая на шею так, чтобы я рефлекторно открывала рот, пытаясь не утратить доступ к воздуху, но вместо воздуха была непрозрачная вода. Пару раз я глотнула.
Ровный животный ужас готов был уступить место неистовой панике. Тело хотело жить и потому намеревалось биться, как вытащенная за жабры из пруда рыба. Если в этой жуткой воде может кто-то жить, конечно.
Я сдержала порыв зайтись в якобы спасительном припадке, ещё не совсем отключившимся мозгом соображая, что ничего мне это не даст. Будет только хуже. Но после третьего макания, которое, без сомнений, окажется куда продолжительнее предыдущих, я за себя ручаться уже не смогу.
Поэтому я оставила в покое пальцы лысого на моей шее и едва слушающимися руками стянула с себя трусы. Они повисли на коленях грязной тряпкой, я заболтала ногами, пытаясь их сбросить окончательно. Человек с пятном это заметил.
Он поднял меня за шею повыше, разглядывая с недоверием. А я качнулась к нему всем телом и обхватила его ногами. За что получила такую пощёчину, что чуть не отключилась. Лысый отшвырнул меня, словно я, не до конца утопленный котёнок, умудрилась обгадить ему руку.
Я понимала, что это будет короткая передышка. Через две-три минуты меня просто не станет. Без длительных мучений. Потому что я неправильная жертва.
Только бы не зареветь.
Тело ходило ходуном. На мне осталась одна футболка, жизнь моя торопливыми шагами подходила к концу. Холодно и страшно. Интересно, побегут ли титры перед глазами?
Жаль, что я так и не смогу узнать, в каком забавном месте будет храниться скоропортящаяся упаковка моего «я». Под какой-нибудь очередной ржавой развалиной? Или же есть иные тайники, в каждом из которых – аккуратный набор костей. Выделят мне свой тайник – или же подселят к кому-нибудь? А может быть, я останусь плавать в этой воде, пока не раздуюсь?
Человек с пятном стоял и смотрел, как я пытаюсь сесть. Как трясётся моя нижняя челюсть – и как с неё падают чёрные капли воды пополам с кровью из ран в голове. Как я раз за разом без особого успеха натягиваю футболку на колени. Как пробую встать и не могу, потому что они подгибаются.
Вот бы он развернулся и просто ушёл, перестав разглядывать меня, почти голую, изукрашенную синяками, вывалянную в грязи,– короче говоря, предельно жалкую и едва ли разумную.
Трудно поверить в то, что у этого трясущегося ничтожества когда-то было имя. Настя. Дура ты, Настя. И уши у тебя холодные. И все в крови.
Человек потрогал пятно на лице пальцами, словно на миг замечтавшись, и шагнул в мою сторону.
Я думала, оглохну от своего крика.

Продолжение следует...

Дата: Понедельник, 15.02.2016, 08:53 | Сообщение # 51

Правительница Тающего Города

Группа: Хранитель

Сообщений: 1326
За отличную репутацию!

Заклинания

Имущество: 4

Репутация: 59

Статус автора: в реале

Кости – глава пятая (пришло от shayron)
Не знаю, может быть, он был глухим. На него мой крик не произвёл никакого впечатления вообще. Нулевая реакция. Возможно, для него я в тот момент была всего лишь широко раскрывшим рот замызганным зверьком – порядком уже наскучившим.
Человек с пятном сгрёб меня в охапку, поднял над головой – и швырнул в пруд, словно я – большой кожаный мяч, а не живой человек. Я вошла в воду головой, не успев толком выставить руки перед собой.
На какое-то время стало темно, глухо и не понятно, где верх, а где низ, но после мне удалось сориентироваться. Я принялась бить руками и ногами от себя вниз, стараясь вытолкнуть тело на поверхность, направляя его к светлому пятну над головой. Там, вверху, разрасталось утро.
Пруд оказался неожиданно глубоким для своих размеров, а я была уверена, что даже обычный камень плавает лучше меня, и понимала, что если не выберусь как-нибудь на берег в ближайшие несколько минут, то так здесь и останусь. Но разве лысый даст мне выйти из воды? Сомневаюсь.
Уверена, он будет раз за разом зашвыривать меня в пруд, пока я не пойду ко дну.
Вода была тяжёлой, маслянистой и долго стекала по лицу, когда я вынырнула наконец к свету. С дикими звуками я пыталась втянуть в себя как можно больше воздуха – со стороны могло показаться, что я бесконечно чему-то удивлена и никак не могу перестать удивляться.
Густая вода затягивала меня в себя, как я – воздух в лёгкие.
Человек с пятном на лице стоял на берегу и смотрел, как я барахтаюсь. Сначала я предполагала, что он войдёт в воду, направится ко мне, схватит и утопит, но теперь стало понятно, что никаких лишних движений не требуется – я прекрасно справлюсь с собственным утоплением сама.
А если быстро не утону, то со мной разберётся переохлаждение – вода была ледяной, и к такой её температуре никак не получалось привыкнуть. Я хныкала, как маленькая, била руками по воде, чтобы продержаться наверху как можно дольше, но когда правую ногу мою кто-то трепетно облизал жгуче холодным языком чуть ниже колена, я не выдержала и заорала, прекрасно понимая, сколько сил отбирает такой крик.
Футболка моя плавала вокруг меня, вздутая водой, как чёрная медуза. Что-то мутно блестящее, будто бы одинокий слепой глаз с бельмом, на ткани футболки возле правого моего локтя, то пропадало под водой, то снова оказывалось на поверхности, обтекая.
Я перестала орать.
Это был значок Алёши. Олимпийский мишка всё так же улыбался в никуда. Его не пугала возможность утонуть.
Наверное, он зацепился за ткань, выпав из моей руки в тот момент, когда лысый ударил меня камнем по голове. Я не могла точно вспомнить. Он и правда пробил ткань длинной жёлтой иглой только с одной стороны, игла не держалась за ушко, и в любой момент значок мог соскользнуть с футболки в воду.
Забыв на пару секунд о том, что вот-вот собираюсь пойти ко дну, я потянулась к нему левой рукой и сорвала с футболки, крепко зажав в руке и не обращая внимания на впившуюся в ладонь иглу.
Не надо паниковать. Так только быстрее утонешь. Там, под водой, рыбы – одна из них, проплывая рядом, задела твою ногу. Вот и всё. Ничего другого там быть не может.
Лысый по-прежнему внимательно меня разглядывал. А чёрный пруд тянул мою чахлую тушку в себя с чётким намерением во что бы то ни стало её проглотить. Покормить своих рыбок, так сказать.
Я ушла под воду с головой. Под водой была ночь и даже как будто бы звёзды. Только странно, что подо мной, а не сверху, как полагается. И эти самые звёзды не оставались на своих местах, а двигались со всех сторон ко мне.
Вес моего тела играл сейчас против меня, я опускалась всё ниже, с трудом отталкиваясь ногами от воды, что помогало слабо, – я поднималась вверх разве что на парочку жалких сантиметров, а после уверенно шла вниз. Хотелось только одного – дышать.
Мысли неслись в голове несколькими параллельными потоками с почти световой скоростью, и в то же самое время голова моя была странно пуста, как шарик для пинг-понга, словно это не я сейчас просила у всех прощения, в особенности – у Алёши.
Звёзды, приближаясь, становились всё больше и ярче, и всё меньше света оставалось во мне – темнота толчками накатывала изнутри и заполняла меня собой. Ещё чуть-чуть – и я открою рот, расставаясь с последним своим выдохом.
Жаль, что водой нельзя дышать.
Я протянула руку с зажатым в ней значком к зеленоватым звёздам, без удивления делая пометку где-то совсем на краешке сознания о том, что это вовсе и не звёзды. Это грубо вылепленные из темноты люди, у которых светятся головы. А руки не светятся, руки подхватывают меня и держат, и я их почти не вижу, зато вижу, каким страшным, тёмным рубиновым светом горит значок на моей ладони – всё ярче и ярче.
Будто бы занавес рухнул перед глазами, убрав сразу всё, а после, без всякого перехода, я, стоя на коленях на замечательно твёрдой поверхности, выблевала из саднящего нутра не меньше, как мне показалось, ведра воды.
Очень страшно было открывать глаза, потому что лысый мог стоять рядом и наблюдать, как я извиваюсь, а потом взять и снова забросить меня в пруд.
Значка в руке я не чувствовала, только прожигающую до самого локтя пульсирующую боль. Значит, значок утонул. Своеобразная плата подводным людям за спасение. Если это, конечно, они меня спасли. И если это, конечно, люди, а не плод моего угасавшего воображения.
Я медленно открыла глаза, ожидая увидеть под самым носом ботинки моего мучителя, но ничего, кроме мокрого от блевотины песка, не увидела. Ну и ещё какая-то грязная тряпочка валялась комком левее.
Долго я не могла понять, что это такое, пока не сообразила, что это мои трусы. Не вставая с колен, я упала на бок, схватила тряпку, кое-как расправила и с трудом натянула. Конечности едва слушались.
Я осмотрелась, не торопясь, прислушиваясь к боли в шее, плечах, ключицах. На берегу пруда я была одна. Может быть, человек с пятном решил, что утонула. Или просто устал ждать.
Когда я, хромая на обе ноги, добралась-таки к ржавому остову, то не обнаружила ни останков Алёши, ни пледа, ни даже тряпки, накрывавшей железный лист. Сам остов был каким-то совсем печальным и словно бы просел под невидимым весом.
Я заглянула в так и оставленную мной на треть открытой яму, где недавно лежал Алёша, но в яме ничего не осталось, кроме клочка дёрна с тремя сухими травяными пёрышками. Дождик, до этого лишь слегка моросивший, постепенно набирал силу.
Я хотела уже пойти к остановке, поскольку та отсюда была ближе, чем конечная, но обернулась посмотреть ещё раз на заброшенную школу. В которую с разных сторон спешили дети. Окна которой источали синеватый дневной свет длинных ламп-трубок. Никаких досок – только абсолютно целые стёкла.
Силы удивляться кончились.
Я просто пошла в сторону школы, думая по кругу одну короткую мысль: «В школе должен быть телефон».
Наверняка был. Только я об этом ничего не знаю, потому что рухнула, едва войдя внутрь.
Дети обходили меня, будто бы я была просто досадной помехой, вроде пыльного мешка с цементом.
Дежурившая на вахте женщина не бросилась ко мне, нет. Она поднялась со стула нехотя, с раздражением выдохнув, и пошла, переваливаясь, прочь из моего поля зрения. Надо мной склонился светловолосый парень со смешными белыми ресницами и бровями и посмотрел очень серьёзно в моё лицо. После выпрямился, вынул из кармана телефон и стал снимать мой выход из сознания на камеру, глумливо ухмыляясь.
Узнаю родную школу.
В больницу ко мне приходил пожилой следователь, гладил седую макушку, неприятно шурша волосами, что-то конспектировал в блокнот. Просил повторить.
Я в очередной раз монотонно мямлила, повторяя подсказки Алёши, который сидел рядышком, на краешке кровати у моих ног, и ласково мне улыбался, подбадривающе кивая.
С малолетства страдаю лунатизмом, обнаружила себя под утро на пустыре возле школы, пристали пьяные подростки, избили, пытались изнасиловать, сумела вырваться и убежать.
«Не забудь сказать, что они все были в масках», – шептал Алёша, похлопывая мягко меня по ноге. «Страшные такие маски», – показывала я руками, а руки невольно тянулись к лицу, чтобы обозначить красно-коричневое пятно, но на себе показывать нельзя, и я прятала побитые пальцы под одеялом. «Как мёртвые головы».
Следователь смотрел на меня, думая о своём, и кивал, как бы одобряя мою ложь – мол, годится. Как раз то что нужно.
Когда он ушёл, напомнив, что скоро в палату заглянет на огонёк психолог, Алёша тихим осенним листком опал на постель рядом со мной. Мы рассматривали покрытый пятнами потолок, читали пятна и смеялись. Если верить им, то мне ещё жить да жить.
Но я ведь точно знаю, что мертва. Алёша мне всё объяснил, а уж он-то никогда не врёт.

Narikamiel

Дата: Вторник, 16.02.2016, 09:46 | Сообщение # 52

Княжна дома Серебряных Ив

Группа: Студент университета

Сообщений: 2154
За Регистрацию

Заклинания

Имущество: 22

Репутация: 6

Замечания: 0%

Статус автора: в реале

Проклятое болото
В Ирландии была маленькая деревушка, которая стояла на берегу большого болота. Болотистая земля простиралась далеко, до горизонта, и была усеяна маленькими, густыми сорняками и скелетами высоких, рваных деревьев, чьи ветки высовывались из воды словно длинные, скрученные руки.
Сырая земля рядом с болотом была опасна, так как в ней было полно глубоких ям, заполненных мутной водой из болота. Эти ямы часто прикрывали листья, поэтому людям нужно было осторожно ступать по поверхности, чтобы не угодить в яму. Если кто-то попадал в такую яму, назад выбраться не было никакой возможности.
Это было страшное место, и много страшных сказок было сложено о нём. Все они были правдивы. Множество историй рассказывали о болоте, и все они были настолько ужасны, что кровь стыла в жилах от услышанного.
Каждый день, люди в деревне шли на болото и трудились там по много часов, собирая торф. Они грузили его на тачки и отвозили сушиться домой на солнце. Они использовали торф в качестве топлива, сжигали его в каминах, обогревая свои жилища. Они также продавали его, зарабатывая себе на жизнь.
Но после заката солнца, никто не отваживался отправиться на болота. В лунном свете ветер свистел сквозь причудливые ветки деревьев. Те, кто жил рядом с болтом, часто видели странные тени, откидываемые деревьями на болоте.
По деревне ходили слухи, что по ночам из болота выходят странные существа. Люди так боялись, что отказывались выходить по ночам из домов. Был лишь один парень, который не боялся этих существ. Это был высокий молодой человек по имени Том Макманус, все знали его под прозвищем “Длинный Том”.
Возвращаясь домой с работы, когда дневной свет угасал, он часто шептал своим друзьям “Смотри, вот оно там!”, – и его друзья в ужасе подпрыгивали и убегали. А Том лишь смеялся над ними. Наконец, некоторые из его друзей стали говорить ему:”Если такой умный, почему тебе не сходить на болото однажды ночью и не посмотреть, что там с тобой случится!”.
“Я сделаю это”,- сказал Длинный Том. “Разве я не работал там целыми днями? И ни разу я не увидел там ничего страшного. Ночью никакой разницы не будет. Ночью, я возьму свой фонарь и пойду к висячей иве на середине болота. Если я испугаюсь и убегу, я никогда не буду больше смеяться над вами”.
Следующим вечером мужчины пришли к дому Макмануса, чтобы проследить, как он отправится на болота. Наступила тёмная ночь, тёмные и густые облака скрыли луну. Мать Макмануса умоляла его не идти на болото.
“Со мной всё будет в порядке”,- сказал он. “Там нечего бояться. Не будь также глупа, как все остальные”.
Он взял свой фонарь и напевая про себя песню пошёл по тропинке, ведущей к болоту. Некоторые парни задались вопросом, а что если Том был прав. Что если они боялись существ, которых на самом деле не существовало. Несколько парней решили отправиться вслед за Томом, но они держались от него подальше, чтобы не дай бог, не попасть в какие-то неприятности. Они были уверены, что видят какие-то тёмные тени и фигуры на болоте, но фонарь Тома продолжал качаться в темноте и его голос напевал песенку, и ничего не происходило.
Наконец, они увидел Иву. В кругу света под ней стоял Том, поглядывая в стороны и напевая весёлую мелодию. Вдруг ветер задул фонарь, и Том вдруг перестал петь. Мужчины стояли молча в темноте, напрягая глаза, и ожидая, что произойдёт что-то ужасное.
Когда разошлись облака и выглянула луна и свет на секунду озарил землю, они заметили, что Джон стоит к ним спиной, вытянув вперёд руки, словно с кем-то борется.
Казалось, что сама тьма воскресла и выбралась наружу чёрной слизистой жижей. Странные тени опутали его. Мужчины расслышали громкие вопли и крики ужаса. Затем тучи снова закрыли луну, и всё вокруг потемнело.
Мужчины упали на колени и стали молиться Деве Марии и всем святым, чтобы они сохранили им жизнь и защитили их. Когда снова вышла луна, они увидели лицо Тома, оно было бледное, как смерть. Он отчаянно цеплялся одной рукой зи Иву. Другая его рука была вытянута, словно за неё кто-то тянул.
Им показалось, что его тянет бестелесная рука с гниющей плотью, на которой обнажились заплесневелые кости. Она плотно обхватила руку бедного Тома. Она тянула всё сильнее и сильнее, пока Том, наконец, не отпустил Иву и не исчез в темноте.
Когда облака снова скрыли луну, мужчины побежали сквозь темноту к деревне. Снова и снова они теряли тропинку и падали в грязь, они поднимались и снова бежали, стараясь избегать смертельных ям. В конце концов, они добрались до деревни, но Тома Макмануса с ними не было.
Утром люди повсюду стали искать Тома, но в конце концов, бросили свои тщетные попытки. В тот вечер, жители деревни услышали страшный крик. Это плакала мать Тома. Она металась по тропинке, ведущей на болото и отчаянно размахивала руками, она звала жителей за собой.
Преодолевая свои страхи, жители побежали за ней, и когда она остановилась, они увидели, Тома, прислонившегося к Иве. Он дрожал и бормотал что-то невнятно, словно сошёл с ума. Его левая рука была поднята в воздух и на что-то указывала, на что-то, что было видно только ему.
На месте его правой руки было лишь кровавое месиво. Его рука была вырвана. Никто не мог сказать наверняка, что именно он видел в ту ночь. Кто-то говорил, что Тома утащила рука мертвеца, но другие говорили, что им это лишь привиделось спьяну.
Единственный человек, который действительно знал, что произошло в ту ночь, был молодой Том Макманус, но с тех пор он до конца своей жизни не проронил ни единого слова. Оставшуюся часть своей короткой жизни он провёл забаррикадировавшись у себя дома, дрожа и дрожа от страха долгими, тёмными ночами.
Он не прожил и года, и когда его тело опускали в могилу, его опечаленная мать обратилась к людям, собравшимся на кладбище. Она взмолилась, чтобы они не были так безрассудны, как её сын, и не ходили ночью на проклятое болото.

Bloodline

Дата: Понедельник, 07.03.2016, 14:26 | Сообщение # 53

Клан баронов ресских и их ближайшее окружение

Группа: Сюжетный

Сообщений: 431
За Регистрацию

Заклинания

Имущество: 1

Репутация: 5

Замечания: 0%

Статус автора: в реале

Пункт неназначения
К. был владетелем поистине неразменного железнодорожного билета — этот именной документ, полагавшийся ему по службе, не являлся пропуском непосредственно в вагон, но был оправданием в кассе для получения плацкарты без внесения оплаты. Иной мог бы ему позавидовать, однако К., чья непоседливая жизнь заставляла его проводить изрядное время в поездах, мало ценил свою привилегию. Маршруты были многочисленными, но расписанными; крупные и небольшие города, цели перемещений К., были одними и теми же, и никакой радости путешественника он не испытывал, относясь к поездкам так же, как другие относятся к ежедневному пути на службу. Используя документ, К. вполне мог бы совершить вояж для собственной надобности, однако не злоупотреблял возможностью по единственной причине — железная дорога и без того приелась ему.
Очередная поездка предвиделась не слишком удачной: отправление в четыре пополудни, слишком раннее, чтобы скоротать время в ночном сне, а прибытие — значительно после полуночи. К. шагал по выпуклому перрону вдоль состава, загадывая: кто окажется ему попутчиком? Дневное путешествие предполагало неминуемое развитие дорожной беседы, чьи немудреные темы были К. давно изучены и заранее навевали тоску. Хуже того могло стать соседство пожилой дамы, страдающей от самой необходимости куда-то ехать и находящей утешение в жалобах и просьбах о помощи, сколь многочисленных, столь и противоречивых. Самым же гадким вариантом была семья с ребенком — шумным егозой с вечно перепачканными снедью губами и ладонями.
Проводник на входе в вагон приветствовал К., изучил его билет и ненужно назвал вслух прописанное место. К. поблагодарил его скучным кивком и двинулся по коридору, рассматривая таблицы на дверях. Несмотря на близость отправления, вагон был почти пуст, и у К. родилась надежда, что ехать ему придется в одиночестве. Впрочем, чаяниям этим не суждено было осуществиться — в купе К. уже ждал попутчик.
К. незаметно вздохнул, однако вынужден был признать, что на сей раз ему достаточно повезло: визави оказался мужчиной солидным, в жилетном костюме, почти строгом. Был он при короткой бородке, в очках без оправы и читал разворот толстой многолистовой газеты. На столе перед ним дымился невесть как полученный неурочный стакан крепкого чаю, оправленный в подстаканник с фирменным знаком.
Попутчик поздоровался первым — дружелюбно, но кратко, ненавязчиво. К. ответил и принялся размещать свой скромный багаж — сосед его на это время тактично отгородился газетой, которую тотчас же опустил, чтобы сделать видимым свое лицо, едва К. уселся. В ожидании скорого движения К. уставился в окно. По перрону шли редкие люди, потом снаружи о чем-то неразборчиво каркнул невидимый репродуктор, громко хлопнула дверь вагона — поезд неторопливо тронулся. Сосед К., звякнув стаканом, отхлебнул чаю и бросил рассеянный взгляд на окно — К. почти ожидал от него неминуемых напрасных слов, констатирующих отбытие, но тот промолчал и лишь улыбнулся, будто услыхал чужие мысли.
Предварив свое появление стуком, заглянул проводник, отметил билеты и пообещал легкий обед позднее, присовокупив напоминание о вагоне-ресторане. Когда он удалился, сосед К. подал голос и произнес почти заговорщицки:
— Я, признаться, недолюбливаю унылую железнодорожную кухню и предпочитаю запасы по своему вкусу. Не разделите ли со мною трапезу?
К., поблагодарив, отказался, но сосед заметил:
— В таком случае вы и меня обрекаете на голодную диету, излишнюю для странников. Право же, пощадите! — при этом он избрал столь удрученно-комичную интонацию, что К., не выдержав, рассмеялся и ответил на просьбу согласием.

Сосед немедля начал приготовления. К. с вынужденным любопытством размышлял, что именно предложит для обеда попутчик — обыденные промасленные свертки не вязались бы с его респектабельным видом. Сосед и впрямь не довольствовался каким-нибудь пакетом, а извлек небольшую корзинку под прямоугольной крышкой, какие используются для пикников — в корзинке нашлись приборы и легкая посуда, оттуда же были вытребованы лотки с закусками, и вскоре столик в купе не уступил бы убранством своему собрату в ресторации на колесах. Особо изумил К. футляр, открытый последним — в нем лежала коньячная фляжка, и с хитрой компактностью были уложены миниатюрные тюльпанные бокалы.
За обедом сосед представился: «С***», — К. также назвал себя.
Беседа все же завязалась — К. согласился бы ее счесть расплатой за неожиданное угощение — но оказалась непринужденной и немногословной, без назойливых расспросов со стороны С*** и без его же утомительных повествований. Поезд бежал споро, за окном скакали пейзажи, нечастые остановки нарезали перемещение аккуратными ломтиками, как те закуски, какими занимали себя случайные спутники. Проводник, заглянувший было со своею лептой провианта, был отослан. Понемногу вечерело.
Когда аппетит обоих окончательно капитулировал, и на смену ножам и вилкам неспешно подоспели бокалы с весьма недурным коньяком, К. внезапно разговорился. Он и сам затруднился бы ответить, что именно подтолкнуло его, скептика по отношению к подобным разговорам, на откровение. Пригубливая коньяк, льнувший изнутри к стеклу густыми медовыми пленками, К. поведал о своей жизни, затем как-то незаметно перешел к работе и ее неотъемлемой части — дороге, пожаловавшись на рутину и расписание поездов. С*** слушал, не перебивая, лишь изредка вставлял уместный вопрос. Выговорившись, К. смолк.
С*** поиграл бокалом, глядя себе в ладони, и негромко начал ответную речь. Извинившись, он признался, что не находит К. правым в его жалобах. Путешествие само по себе полно чудес, некоторые из них мы видим и поэтому перестаем реагировать на них, другие остаются для нас незаметными, сказал он.
Заметив недоумение К., он пояснил:
— Знаете, отчего дети перестают верить в волшебное происхождение подарков под елкой? Оттого лишь, что получают их непременно — из года в год. Магия не исчезает от повторения, но перестает быть необычной. Все, что требуется в вашем случае — это сломать однажды расписание. Хотите рискнуть?
С*** глянул в окно, будто надеялся найти там аргумент в пользу своего мнения, и уведомил:
— Ближайшей остановкой будет занятнейший городок. Намеренно не объясняю его особенностей, но если бы вы, не пожалев потраченных на билет денег, вышли здесь до срока — чудо было бы вам обеспечено. Поезда проходят тут каждый час, хотя и стоят не более минуты — вы не потеряли бы много времени на прогулку.
Коньячный вкус сделал слова С*** на удивление обоснованными. К. поднялся:
— Я выхожу здесь.
— В самом деле? — восхитился С*** и зачастил: — Вы не пожалеете! Жаль, что я не услышу рассказа о ваших впечатлениях.
Поезд притормаживал. К. приготовил свой багаж, простился с С*** и покинул купе в тот момент, когда вагон, вздрогнув, замер.
Торопливо миновав коридор, К. протиснулся мимо изумленного проводника в тамбуре и выскочил на перрон. Едва он оказался снаружи, раздались шипение и дробный лязг — поезд за его спиной тронулся, и по платформе побежали желтые квадраты света.
К. обернулся. Кроме него, на длинном перроне стояли двое — по виду супружеская пара: мужчина в костюме, выглядевшем чуть торжественно, словно бы надетым в честь значительного события, и женщина в легком пыльнике. Они разглядывали сновавшие мимо вагоны — мужчина салютовал тростью, а женщина приветливо махала сложенным зонтиком; отблески из окон хлестали обоих по лицам. Состав отгрохотал и вильнул напоследок хвостовым торцом, пара опустила свои орудия, мужчина взял спутницу под руку, и оба они направились к выходу. Женщина мимолетно улыбнулась К.
К. растерянно огляделся. Он вдруг осознал, что действительно покинул поезд, в котором сидел только что, и ввязался в непонятную авантюру. Вкус коньяка больше не оправдывал происходившего, К. поразился нелепости ситуации и мысленно обругал себя. Однако то, что сделано, было сделано бесповоротно, и ему оставалось лишь воспользоваться нелепым приключением.
Сумерки оказались неожиданно густыми, зенит синел, но в горизонте увяз закат: солнце скатилось за линию, небо над которой горело полосой — алой, какими можно наблюдать контуры пальцев, подставленных под просвечивающие лучи. К. знал, что полоса такая способна не гаснуть еще долго, едва не до полуночи.
Здание вокзала было небольшим, доска с названием городка висела на нем, близкий фонарь акцентировал букву «Н», первую в слове. К., пожав плечами, вошел в дверь — внутри нашелся крохотный пустой зал; слева, в узком крыле, разместились ячейки сейфов для багажа, по большей части свободные. К. выбрал камеру с круглым номером, поместил в нее дорожную сумку, набрал на дисках шифр и захлопнул дверцу, скрепив договор на хранение несколькими монетами. Автоматический замок клацнул невидимым зубом.
К. покинул вокзал. Перед ним лежала пустая площадь, головы фонарей были оправлены в матовые кольца света. Дома в три и четыре этажа желтели окнами. От площади начиналось несколько улиц, совершенно одинаковых. Поблизости никого не было.
К. понятия не имел, с чего ему начинать экскурсию. Он выбрал направление наугад, пересек площадь в две минуты и зашагал по тротуару.
Городок оказался совершенно провинциальным. Единственным высотным строением, повстречавшимся К., была водонапорная башня, сложенная из кирпича — верхушку ее венчало широкое круглое сооружение под скатной крышей, чем-то напоминавшее шапито. Виденные К. витрины скупо подсвечивались ночными лампами — ни один магазин уже не принимал покупателей. Окна первых этажей сидели низко — в некоторых створки были распахнуты по случаю теплого вечера, изнутри доносились голоса и негромкая музыка. Откуда-то порой тянуло сдобным запахом. К. старался не сворачивать понапрасну — прохожих не было заметно, и приходилось задумываться о возможности заплутать. Однажды по улочке проехал автомобиль — он показался К. старомодным, но вписывался в городской пейзаж.
К. добрел до городского сада — за невысоким парапетом с литой чугунной решеткой темнели кроны, редкие фонарные бусины, нанизанные на аллею, погружались в глубь, терялись в листве. К. не вошел в ворота — повернул вправо и проследовал вдоль ограды, пока не уперся в изгиб парапета: за перилами чернел крутой склон, ломавший городок складкой. Внизу просматривались все те же домики, представлявшиеся из-за удаленности кукольными, улочка вспучивалась там причудливым бугром — казалось, будто пешеход на ней непременно нарушил бы закон тяготения, отклонившись от вертикали. Слева все еще пламенел закат. К. замер. Эти дома, эта кривая улица напомнили ему картинку из детской книги, которую он любил разглядывать ребенком — в точности такой уголок был изображен художником. Он подумал вдруг, что понял намерение С***, пожелавшего показать ему чудо — К. ощутил себя попавшим в забытую сказку. Улыбаясь, он стоял до тех пор, пока издали не донеслись удары вокзальных часов.
Поддернув обшлаг, К. с досадой обнаружил, что его собственные часы встали, и пожалел, что не сосчитал слышанные удары. Кинув последний взгляд под косогор, он развернулся в обратный путь. Идти он решил другой улицей — по его расчетам, она также вела к вокзальной площади.
К. прошагал какое-то время и замедлил ход на перекрестке, чтобы уточнить направление. Рассеянно озираясь, он обратил внимание, что за ближним к нему отворенным окном в первом этаже виднелся обеденный стол, большая семья сидела вокруг. Отец семейства — дородный, в рубахе с расстегнутым воротом, пересеченной помочами — спросил, привстав: «Кому еще картофеля?» — дети засмеялись, мать глядела на них с улыбкой. Окно рядом тоже было раскрытым, в нем — у самой рамы, лицом к улице — сидела старуха со спицами и вязанием в руках. Вывернув из-за угла, появился внезапный прохожий — приземистый пожилой человек в светлом костюме и шляпе; его моржовые усы были седыми, с остатками желтизны. Прохожий извлек из набрюшного кармана створчатые часы на цепи: сверившись с ними, он поднял лицо и приветствовал кого-то, прикоснувшись к шляпе — К. успел заметить ответный взмах руки в окне второго этажа. Явление это было столь уместным, что казалось отрепетированной сценкой продуманного спектакля — К. позабавился подобной фантазией. Прохожий двинулся своей дорогой, К. тоже продолжил путь — миновал здание, в чьем цоколе проделаны были оконца — в полуподвальном помещении было вечернее заведение, люди уютно сидели за столами и у стойки бара. К. угадал — площадь открылась перед ним вскоре, по-прежнему пустая, фонари светили перед вокзалом, перрон выдавался в сторону — к нему, стуча и посвистывая, приближался поезд. К. бросился было бежать, но осекся, вспомнив о багаже на хранении и отсутствии билета. Чертыхаясь, он направился к вокзалу — поезд выждал положенную минуту и тронулся. Что-то смутило К., он всмотрелся и увидел, будто в приступе дежа-вю, два темных силуэта на фоне вагонных окон — женщину с зонтиком и мужчину с тростью. Пара приветствовала отходивший поезд. К. столкнулся с ними на широких ступенях — женщина улыбнулась ему, мужчина глянул равнодушно. Покачав головой, К. вошел в зал и разыскал кассу. За полукруглым крысиным окошком сидел меланхоличный кассир — видны были только его руки и подбородок. К. назвал цель своего следования — руки перелистнули учетную книгу, палец поскреб реестр. Тусклый голос подтвердил наличие места в поезде, ожидавшемся через час. К. протянул документ — руки изучили его и заполнили билет, сделав заодно в реестре пометку. Кассир выложил документ и билет на узкий столик при окошке, добавил купюру и придавил ее усеченной пирамидкой из монет.
— Что это? — вопросил К.
— Ваша сдача, — откликнулся кассир бесцветно.
К., удивившись, хотел указать на ошибку, но в окошке зазвонил телефон, кассир снял трубку и, выдохнув «Извините, перерыв для связи», закрыл свой лаз дверцей.
К. подождал немного, потом постучал, желая вернуть ошибочно полученные деньги, однако изнутри не доносилось ни звука. К. испытал непонятное раздражение из-за глупости кассира. Выждав еще, он досадливо сгреб сдачу — она была скудной — и злорадно вышел на площадь, уверяя себя, будто наказывает кассира за бестолковость, но в действительности решил наведаться к кассе позднее и непременно отдать деньги.
Перед вокзалом К. задрал голову и разглядел циферблат — минуло восемь. Он попытался выставить время на своих часах, однако обнаружил, что они испорчены — головка, заводящая пружину, была закручена до предела, но секундная стрелка лишь судорожно вздрогнула, когда К. потряс запястьем.
Заняться было ровным счетом нечем, К. от нечего делать вновь углубился в город, выбрав улицу правее, чем та, по которой он гулял прежде, и намереваясь не забираться далеко. Эта улица не слишком отличалась от пройденных ранее и была такой же мирной.
Старомодный автомобиль — похожий или тот же самый — проехал мимо.
К. шел мимо фасадов, мимо фонарей. Аккуратные деревья стояли вдоль тротуарного края, основания их стволов, словно оборками, были обложены решетчатыми сегментами.
К темному обрыву за парапетом К. выбрался совершенно неожиданно — он был уверен, что тот должен был находиться дальше и к тому же оставаться в стороне. Но склон был прямо перед ним — К. бросил взгляд вниз, на игрушечную улочку, с которой недавно простился, как он полагал, навсегда, и тут же повернул назад, памятуя о времени.
Дорога показалась ему чересчур знакомой — К. достаточно уже набродился по городку, чтобы тот стал привычен глазу, но улица разворачивалась перед ним, как читаемое повторно стихотворение: с предвоспоминанием отдельных деталей. К. шагал чуть быстрее, чем в первый раз — он помнил о нетерпеливом поезде — и вскоре обнаружил себя на перекрестке, где в доме по левую руку обедала семья и вязала старуха. Поздравив себя с освоением, К. непроизвольно посмотрел в давешнее окно — и замер. Семейство все еще не покинуло стол, поздний ужин не близился к завершению. «Кому еще картофеля?» — воскликнул дородный отец в окне, дети засмеялись. К. вздрогнул — старуха по соседству по-прежнему сучила спицами. Пожилой седоусый прохожий вынырнул из-за угла, уткнулся в прикованные к животу часы, коснулся шляпы и получил ответный взмах руки. К. покачнулся, приложив ладонь ко лбу. Бой часов ворвался ему в уши, К. бросился вперед по улице — цоколь с полуподвальными столиками остался слева.
Площадь снова возникла перед ним — с вокзалом и фонарями, и поезд, замедляя ход, подходил к перрону. К. побежал к фонарям — тень его, цепляясь за мостовую, рвалась в клочья, укорачивалась. Состав тронулся, едва он достиг лестницы. К., задыхаясь, остановился, вцепившись в перила — одинокая пара на платформе торжественно вздымала трость и зонтик.
Стук колес смолк вдали, пара спустилась, миновав К. — женщина улыбнулась натянуто, мужчина посмотрел отчего-то враждебно, провел спутницу мимо, отгородив ее от К. корпусом и выставив вперед плечо. К. защипнул и потеребил кожу на кисти — было больно, картинка не плыла и не выглядела сном. С опаской он вошел в здание вокзала, приготовив свой документ, неиспользованный билет и объяснения для кассира.
Кассир безропотно принял документ, справился с реестром и выписал новый билет. Пояснений не потребовалось. Обе бумаги для К. легли на узкую полку, к ним добавилась третья — купюра, тут же придавленная монетной пирамидкой.
К. не выдержал, схватил деньги в руку — прежняя сдача уже была у него приготовлена — и крикнул:
— Что здесь у вас происходит?!
— Пожалуйста, ведите себя прилично! — все так же ровно одернул его кассир и вновь захлопнул окошко под звон телефона, оставив ошеломленного К. с удвоенной суммой, зажатой в обоих кулаках.
К. пытался барабанить в дверцу, но за ней царила тишина, никто не откликался, не протестовал и не призывал его более к порядку.
Он выбрался на площадь, нашел взглядом часы и был потрясен: стрелки показывали восемь с четвертью.
— Этого не может быть, — произнес К. в голос.
На миг ему почудилось, что все происходящее — грандиозный розыгрыш, но кто мог вовлечь в организацию его целый город? Ответить на это К. не умел.
Он решил никуда более не удаляться, переждав без малого час на вокзале.
К. расстроенно побродил под фонарями, считая шаги, потом поглазел на поздний закат. Вновь глянул на вокзальные часы — минутная стрелка не сдвинулась с места. К. отвел взгляд и словно по наитию начал удаляться от вокзала. На краю площади, у домов, он обернулся — судя по часам, прошло три минуты.
К., втянув голову в плечи, направился по улице.
Он достиг здания с полуподвальным кафе и решил посидеть там — внутри по-прежнему виднелись посетители. Удивительно — но дверь в кафе не находилась, К. заглянул за оба угла, однако и там ее не обнаружил. К. обошел здание вокруг — единственной дверью оказался вход в парадный подъезд, к тому же запертый — рядом выстроились в вертикаль кнопки электрических звонков. К. не решился надавить ни на одну из них.
Он пересек улочку — в доме напротив была приоткрыта дверная створка, К. зачем-то вошел. Внутри блекло горела мутная лампа, лестница с гнутыми перилами уходила вверх. К. постоял на площадке тремя ступенями выше входа, потом сомнамбулически коснулся ручки одной из дверей — та подалась, за нею была тьма. Помещение выглядело брошенным — только поэтому К. сделал шаг в проем. Он сам не мог объяснить, что потребовалось ему в чужих владениях, но осторожно продвигался, щупая ладонью голую кирпичную стену. Он не видел ничего до того момента, когда за поворотом вдруг открылась столовая — знакомая семья сидела с тарелками, на скатерти красовались блюда и супник. Все семейство посмотрело на К., не удивляясь его появлению, не спрашивая ничего у внезапного гостя. Мать, казалось, была смущена, а отец рассержен, но ни один из них не нарушил ритуала.
«Кому еще картофеля?» — вскричал отец, с ненавистью отворачиваясь. Дети, смеясь, тянули руки и косились на К., мать улыбалась беспомощно.
К., пятясь, выскользнул из комнаты, в темноте чудом напал на дверь и выбежал на улицу. Старуха в окне вязала.
— Послушайте! — обратился к ней К., но она не ответила. В отчаянии К. ухватился за подоконник, подтянулся и заглянул в комнату. Старуха не протестовала, спицы шевелились в ее руках сами по себе, словно живые. К. едва не завопил — весь пол был покрыт извивами бесконечного шерстяного чулка. Пальцы К. разжались, он соскользнул вниз, чуть было не раскроив себе лицо. На другой стороне улицы седоусый прохожий возмущенно щелкнул крышкой часов. От вокзала полетели приглушенные удары.
К. побежал.
Площадь открылась перед ним — поезд еще не был виден, но гудел совсем близко. Ноги у К. подкашивались от бега, он едва не упал, когда путь его косо пересек старомодный автомобиль, тут же исчезнувший. Часы показывали начало девятого.
В полутемном зале К., ломая ногти, повернул диски на дверце сейфа — замок неохотно подчинился, возвращая сумку. Снаружи уже гремело, терло стальным по стальному, К. бросился к выходу. Запинаясь, выбрался на перрон — поезд стоял, подрагивая, шипя — между ним и К. находилась пара с тростью и зонтом. К. помчался прямо на них, женщина отшатнулась, мужчина замахнулся тростью — К. дивом не столкнулся с ними, достиг вагона, едва не шагнув в щель между порогом и платформой, и ступил в тамбур. Сердце рвало ему в грудь, проводник озадаченно требовал билет — К., вывернув голову, следил за тем, как начал ползти перрон в проеме с не закрытой пока еще дверью, и две марионетки немедленно вскинули вверх руки.
Он предъявил билет, тяжело дыша всем корпусом — ртом, шеей, грудью, животом, проводник проверил обоснованность присутствия К. и отвел его к купе. Отодвинув дверь, пропустил К. внутрь — там было темно — и подождал, пока он не включил ночник в изголовье свободного места. На миг К. почудилось, будто на соседнем топчане лежит С*** — случись так, К. вцепился бы ему в горло. Но сосед оказался маленьким нервным человечком — он сонно взглянул на К. и проводника и порывисто отвернулся.
— Извините, — произнес К.
Ответа не последовало.
К. сел и зачем-то просил проводника сообщить ему загодя о следующей остановке. Тот неохотно пообещал, не понимая причины, и закрыл дверь.
К. долго сидел, чего-то ожидая. Поезд иногда сбавлял ход, но все это были обманные маневры. Наконец, когда К. почти отчаялся, скорость снова снизилась, под колесами часто застучали путевые стрелки. В купе трижды плеснуло ртутным светом — три белых фонаря по очереди заглянули в окно, К. приник к стеклу и заметил еще низкий светофор с диковинной синей лампой, какие можно встретить в лечебницах.
В дверь постучали, потом отодвинули ее. Проводник из коридора негромко сказал:
— Вы просили...
— Да, — откликнулся К. — Благодарю, больше ничего не нужно.
Проводник закрыл дверь и ушел. К. отчего-то по-прежнему не ложился. Поезд поехал, К. сидел со спутанными мыслями. Он не знал, сколько еще прошло времени, но ощутил, в конце концов, усталость — глаза жгло, в ногах скопилась слабость.
К. решил отойти ко сну, когда состав в очередной раз замедлил движение — впереди явно ощущалась остановка. В окне проплыли чередой три белых фонаря, затем светофор сверкнул синим больничным огнем.
«В сущности, все ночные станции похожи друг на друга», — подумал К.
Осторожный стук в дверь отвлек его.
— Вы просили... — заглянул проводник в купе.
К. закрыл лицо руками и закричал.

Автор: Прохожий

Сообщение отредактировал Bloodline - Понедельник, 07.03.2016, 14:29

Дата: Воскресенье, 20.03.2016, 07:43 | Сообщение # 54

Графиня Андлинская

Группа: Смотритель

Сообщений: 10324
За Регистрацию

Имущество: 41

Репутация: 26

Замечания: 0%

Статус автора: в реале

Ужин с неумершим
В город своей юности я приехал на рассвете. Площадь у вокзала окружали с трех сторон жилые дома унылой и строгой сталинской постройки. Шпиль на вокзале, построенном немецкими пленными после войны, выглядел пережившим свою эпоху динозавром. Столько лет прошло!
Я подошел к фонтанчику в середине площади и присел возле него на скамеечку. На соседней скамеечке вовсю флиртовали парень с девушкой, а больше, по утреннему времени, никого вокруг и не было. Посидев немного, я соскучился и вернулся к помещение вокзала, чтобы купить себе какую-нибудь газету.
— Олежка, здравствуй, сынок, — тетя Валя, хозяйка квартиры, где я жил в студенчестве, узнала меня первой.
Она стояла в стороне от киоска, возле выхода к туннелям на дальние платформы, держа в руках охапку местных газет. Я взял у нее что-то, но поговорить времени не было, да и мешать торговле я не стал. Как раз отправлялись местные электрички и спешащие пассажиры рвали газеты буквально из рук. Тетя Валя сама нашла меня возле фонтана.
— А ты чегой-то тут присел, Олежка? Ждешь кого?
— Я в командировку приехал, жду 9 часов, когда офис откроется. Мне от вокзала пять минут пешком.
— А остановишься где? Опять у тетки?
Тетя Валя знала мою двоюродную тетку, Веронику Александровну, через недавно умершего ее второго мужа, Илью Николаевича. Илья приходился ей не столь и далекой родней, но после его женитьбы на Веронике отношений с ним и его новой семьей она не поддерживала.
— У нее. Места много.
Скептически поджав губы, тетя Валя предложила мне зайти к ней домой, выпить стакан молока. Как многие люди пожилого возраста, в чью память накрепко врезались голодные годы, она придавала молоку значение универсального средства от всех несчастий. Я согласился, чтобы не расстраивать старушку, и дорогой она рассказывала мне о несложившейся судьбе младшей внучки, которая вместе с правнучкой теперь жила у нее.
На кухне у тети Вали все было по-прежнему, как в дни моей молодости. Вышитые хозяйкой салфетки прикрывали старый холодильник и древнее радио. Даже мебель осталась той же. Допив молоко, я рассыпался в благодарностях, прикидывая, как бы поскорее отделаться от словоохотливой старушки.
— Лучше обещай мне, Олежка, что ту вещь, которую я тебе сейчас дам, ты всю командировку снимать не будешь, — строгим тоном проговорила тетя Валя, протягивая мне небольшую деревяшку на веревочке. — Одень ее на шею и спрячь под рубашкой. Увидит ведьма, так лишит тебя оберега.
Деревяшка напоминала безликую женскую фигуру в высоком головном уборе с поджатыми ногами. Просьба поставила меня в тупик. И то, что казалась она мне полным бредом, ситуации не меняло. Тетя Валя, насколько я ее знал, всегда была женщиной прагматичной, чуждой суевериям, и при этом очень щепетильно относилась к своим и чужим обещаниям. Сказать наотрез, мол, не надену — невежливо. Все же я в гостях, да и хозяйка лет преклонных. Обещать, да не одеть — тоже нехорошо. Во-первых, соврать тете Вале мне трудно, во-вторых, я и сам — человек обязательный.
— Это Вероника Александровна, что ли, ведьма? — спросил я, ища возможности отказаться как можно вежливее.
— Она самая. Тебе она зла не желает, только сейчас в ее доме столько черной силы собрано, что без защиты оберега сгинешь сразу же. Сам увидишь. Не стану тебе ничего рассказывать, а только давай так уговоримся: я завтра все утро дома сидеть буду, а ты мне позвони обязательно. Не из ее дома, а оттуда, куда ты в командировку приехал. Сможешь? А до той поры оберег ни за что ни снимай!
Согласившись на такое условие, я чуть не бегом покинул гостеприимную квартиру. Оберег, конечно, я под внимательным взглядом хозяйки надел. А затем отправился в офис и погрузился в паутину дел, едва выбрав время, чтобы позвонить тете.
— Приходи, Олежка, в любое время. Мы теперь двери не запираем. Проходи сразу в зал. Не удивляйся только, сам у нас запил, вот такое горе. Я тебе на диване постелю…
Сухой и безжизненный голос тети Вики сменился гудками. Я с недоумением осмотрел телефонную трубку, как будто она была в чем-то виновна. "Сам запил". Как это понимать? Муж тети Вики, Илья Николаевич, с полгода назад умер. Я и сам, помнится, звонил ей, соболезновал. Снова, что ли, замуж вышла?
Освободился я поздно и, сидя у окна троллейбуса, везущего меня в окраинный жилой район, с любопытством вглядывался в сгущающуюся темень. Город изменился, и как изменился! Скорее, это уже был некий неведомый, чужой город, по прихоти судьбы напоминающий город моей юности лишь улицами да отдельными домами. Иными стали и люди. Уверенные в себе, быстрые, ко всему вокруг безразличные. Я помнил горожан совсем другими…
Громада девятиэтажки сияла окнами и я привычно вскинул вверх голову, выглядывая окна тети Вики. В кухне темно, в зале — полусвет. Должно быть, телевизор смотрят. Окно тетиной спальни выходило на другую сторону. В комнате Игоря, сына тети Вики и моего кузена, было темно. Наши с ним отношения всегда были прохладными, так что я порадовался тому, что не придется с ним общаться и тратить время на неизбежные рассказы о том о сем. Дверь, как и обещано, оказалась открыта. Свет в коридоре я не включал, мне хватало того света, что просачивался из полуоткрытой двери зала. Умывшись, я проследовал на кухню, удивляясь стоявшему в коридоре незнакомому запаху.
Несильный, этот запах лишь через некоторое время обращал на себя внимание. Что-то было в нем от свежевыкопанной земли, к которой примешивался запах тлена и прокисшей еды. Никак не место было такому запаху в стандартной городской квартире. На кухне я обнаружил прикрытую полотенцем сковородку с картошкой и адресованную мне записку. Тетя Вика подробно расписывала, что мне приготовлено на ужин, а что — на завтрак. Этому я несколько удивился. Неужели тетя настолько занята, что и утром не собирается удивиться с племянником, то бишь со мною? Приболела?
Отужинав, я ощутил сонливость. Прибрал за собой на кухне и прошел в зал. Застеленный диван стоял справа, возле окна негромко работал телевизор, а на полу у стоявшей слева тахты храпел опухший мужик в трусах и майке. В зале воняло кислятиной и перегаром. Я наклонился над храпуном, вглядываясь в его лицо, и ощутил то, что, должно быть, чувствует человек, внезапно сорвавшийся в пропасть. На полу лежал Илья Николаевич, опухший от пьянства, но, вне всяких сомнений, живой.
"Ошиблись, что ли, до смерти признали мертвым, а он возьми и выкарабкайся?" Кроме такой возможности, я ничего другого представить не смог. Прикрыв Николаевича одеялом с тахты, я оставил его в покое. Силенок поднять его грузное тело у меня бы не хватило, да и не настроен был я ухаживать за пьяницами. Накрывая его одеялом, я заметил на полу как бы мелкие мыльные пузыри. Отвратительного беловато-серого цвета, они легко передвигались, будто влекомые сквозняком, но двигались при этом в разные стороны.
Я щелкнул выключателем телевизора, но аппарат никак на это не прореагировал. Тогда я схватился за вилку сетевого шнура и обнаружил на ней листок бумаги с категорическим указанием:
— Телевизор не выключать! Олег, если тебе мешает свет, завесь экран покрывалом. Игорь.
Мысленно пожав плечами, я последовал указанию. Пузыри на полу тем временем собрались в высокую кучу. Я обратил внимание, что новые пузыри по одному выползают из-под одеяла, которым я накрыл Николаича. Приподнял одеяло — там ничего другого, кроме мертвецки пьяного тела, не обнаружилось. Слабый свет экрана пробивался сквозь покрывало, а звук телепередачи я даже уменьшать не стал. Храпел Николаич так, что заглушал слова ведущего.
Раздевшись, я нырнул под одеяло. Со студенческих времен осталась привычка засыпать в любой обстановке, и сейчас она мне весьма пригодилась. Но проспал я недолго. Толчок в бок, надо мной нависает дядя Илья.
— Олежка! Что же ты, приехал, понимаешь, молчком, и даже с дядькой за встречу не выпил!
Дядя Илья уже надел штаны, и на ногах держался вполне уверенно. Вокруг моего дивана собралась куча беловато-серых пузырьков, образуя окружающий меня вал. Илья Николаевич стоял по середину бедра в этих пузырьках, и они неспешно отодвигались от него в сторону, поочередно перекатываясь. В руке дядя держал бутылку водки. Уловив мой взгляд, направленный на эту шевелящуюся кучу, дядя Илья ухмыльнулся.
— Это мы сейчас уберем, — пообещал он и слегка качнулся, делая шаг назад.
Потом он, как в плохом кино, отхлебнул из горлышка и прыснул изо рта несколько раз водкой на вал из пузырьков. Странное дело, те, едва на них попадали капельки водки, сразу лопались. Лопались бесшумно, но оставляя в воздухе тот неопределенный запах тлена и кислятины, что пропитал всю квартиру.
— Дядя, а это что вообще такое? — вопросил я, усаживаясь на диване.
Ноги я сунул в тапочки, брезгуя наступать босыми ногами туда, где еще шевелились отдельные пузырьки, откатывающиеся на середину комнаты.
— А, мерзость замогильная. Тебе ни к чему. Так что, по сто грамм за встречу?
Мои возражения — дескать, я в командировке, мне с утра работать — Николаевич отвел железным, с точки зрения пьющего, аргументом. Потому он и предложил мне выпить посреди ночи, в полтретьего, чтобы к утру весь запах выветрился. Спорить с пьяным, да еще о выпивке, дело бесполезное. Так что мы сели за стол, стоящий у окна и дядя достал изящные хрустальные рюмочки. Нашлась и закуска. В серванте, за дверцей, обнаружился небольшой холодильник, доверху набитый колбасами, копченостями и баночками с консервированными овощами.
— Вика меня теперь на кухню не пускает. Холодильник этот — мой, и питаюсь я здесь, и выпиваю.
— А что же так? — поинтересовался я.
Дядя Илья, при свете лампы это стало заметно, потемнел лицом. Да и кожа у него стала какой-то синюшной. Мешки под глазами, морщины. В общем, в гроб краше кладут. Не иначе, пьянствовал он достаточно долго. Не в этом ли причина того, что тетя Вика объявила его умершим? Я поневоле припомнил, что о смерти дяди она сообщила, но про похороны ни слова сказано не было.
— Нечего мертвяку вместе с живыми за стол садиться. Я ведь, Олежка, для государства умер. И свидетельство о смерти есть…
По его рассказу, дело сложилось следующим образом. Очнулся однажды дядя в морге. Лежит голый на металлическом столе, слева и справа, как он выразился, такие же мертвяки, только недвижные. Ну встал, перепугался, куда-то побежал, голос подал. Любой бы на его месте подал. Хорошо, служитель морга оказался человеком бывалым. Да и спирта у него нашлось немеряно. В общем, приняли они хорошо. Дядя на ногах остался, и даже одежонку себе смог отыскать, а служитель заснул. Тут и тетя Вика на такси подкатила, привезла во что одеться и дядю забрала. Из рассказа Николаича получалось, что он ей не звонил.
— Дядя Илья, а тетя как узнала, что ты живой?
— Живой? Да разве, Олежка, я живой? Неправильное слово. Я неумерший. А тете как не знать, если она меня и подняла. В полночь только на такси и приедешь, транспорт не ходит. Таксист меня за санитара принял, а служитель решил, что я ему по пьянке почудился. В общем, никто меня не искал. С тех пор вот и квашу помаленьку. А когда тоска заедает, то и не помаленьку.
Николаевич посмотрел на меня несколько протрезвевшими глазами и тихо сказал:
— Ложись спать, Олежка. А про наш разговор тете не говори. Скажи, спал я ночью беспробудно.
Проснулся я с несвежей головой. Дяди не было. По полу каталось несколько серых пузырьков, пахло кислятиной и перегаром. На кухне завтракал Игорь, поздоровавшийся со мной сквозь зубы. Я не обиделся. Он всегда был таким: угрюмый, неприветливый. Уже за тридцать, а так и не женился.
— А тетя Вика что, нездорова?
— Мать в ночную смену сегодня работает, на шинном. Деньги нужны. Дядино существование недешево обходится.
— Он что, все пропивает? — удивился я, настолько такое предположение не вязалось с обычным обликом дяди.
— Так ведь не только на водку приходится тратиться, чтобы он в могилу не лег, как то судьбой назначено. Это мать все смириться не может. Ты с ней лучше об этом не говори. Сделай вид, что ничего не заметил. Ну, запил мужик, и все, обычное дело. Ладно?
Тете Вале я позвонил из офиса, как только добрался. Работать, честно говоря, не хотелось совершенно. Слава богу, объем работы я имел возможность определять самостоятельно и отчитываться перед кем-то не требовалось.
— Илья Николаевич, оказывается, жив. Очнулся в морге, встал и пошел. Только свидетельство о смерти пока не аннулировано, — рассказывал я, уже сам чувствуя, что не могу правильно передать увиденное.
Как расскажешь о чувствах, вызванных серыми пузырьками, пропитавшем всю квартиру запахе и горестном унынии, сквозивших в словах дяди Ильи и Игоря? Как объяснишь то, что дверь в квартиру не запиралась, а хозяева совершенно не боялись ограбления? Не мог я передать и ощущения, охватившего меня, когда у подъезда поутру я увидал дядю в компании местных алкашей, собравшуюся вокруг стоящей на скамейке бутылки. На их лицах царило выражение совершенно по ситуации неуместной вселенской скорби, и лишь угощающий их Николаевич выглядел умиротворенным.
— То не жизнь, Олежка, — возразила спокойно тетя Валя, — человек живет, когда в теле его собственная душа присутствует. А душа Ильи его тело покинула и сейчас мечется бесприютно.
— Насчет души не знаю, а Илья Николаевич находится в своем уме и памяти. Пьет только, это есть, врать не стану.
— Тело его действительно движется, подняла его ведьма, смогла. Только жизнью это называть не след. Ты бы туда не возвращался, Олег. Оберег мой тебя от замогильного ужаса защитит, только телом Ильи понемногу овладевают твари незримые да неощутимые, против которых у живых защиты нет. Он и пьет, должно быть, чтобы самому себе живым казаться и продержаться среди людей подольше.
На эту просьбу я ничего определенного не ответил, а оберег обещался не снимать. Не прошло и часа, как запищал мой сотовый. На экране высветился номер тети Вики.
— Теть Вика, а Вы откуда мой номер знаете? — спросил я сразу, так как точно помнил, что никому в этом городе его не давал.
— Невелика хитрость разузнать. Приходи обедать, а то я тебя так и не видела.
— Да мне добираться через весь город, теть Вика. Слишком долго получится.
— Ничего не долго. На троллейбус не ходи, а как выйдешь, через дворы прямиком на улицу Чехова. Повернешь в сторону вокзала, и на первом перекрестке справа будет остановка. Дождись там 48-й маршрутки, она к нам по объездной ходит…
Отказаться я не смог, а маршрутка, и правда, домчала мигом. Тетя встретила меня на кухне. Пахло борщом, котлетами и еще разными приправами. На столе стояла стограммовая бутылочка водки.
— Сам спит у себя, мы вдвоем пообедаем, — тетя вела себя так, как будто жизнь текла по обычному руслу.
А я сразу углядел катающиеся по полу серые пузырьки, да и выглядела хозяйка до предела измотанной и преждевременно постаревшей.
— Что же у вас дверь постоянно не заперта? Не боитесь лихих людей?
— Вижу, ты на шее амулет таскаешь. Валентина Петровна дала? Вот через него ты и не чувствуешь ничего. Нет, не снимай, в этом деле я с ней согласна. Без него ты бы за полчаса здесь такого страха натерпелся, что пешком бы к себе в город рванул. А ведь тебе наша квартира не чужая. Чужаки здесь и двух минут не продержатся. К тому же моя и Игоря комнаты запираются на свои замки. А кто в зал сунется, тот вообще вряд ли ноги унесет.
Тетя опустила взор книзу, я проследил ее взгляд. Возле моих ног собралось с десяток беловато-серых пузырей, которые перекатывались, не решаясь ко мне прикоснуться. Вероника Александровна разлила водку по рюмкам.
— Давай, Олежка за встречу…
Я поднял рюмку, даже не думая о том, что мне еще работать. И чем интенсивнее я буду работать, тем быстрее смогу вернуться. Голова сегодня у меня была занята чем угодно, только не работой. Отхлебнув несколько ложек борща, тетя Вика спросила сварливым тоном:
— Должно быть думаешь, что у тетки от старости крыша поехала? Думаешь, я не догадываюсь, чего тебе Валентина Петровна наговорила, да и соседи? Ты ешь, не смотри на меня.
— С соседями я не разговаривал, — выдавил я из себя.
Борщ сразу встал поперек горла. Тетя Вика могла быть сварлива до невыносимости. Ведьмой ее звали многие; я полагал — в основном за это. Но лицо ее сейчас было, не как накануне ссоры, где она готовилась отстаивать истину и изливать гнев праведный. Жалкое у тетки было лицо, растерянное.
— Ничего не потерял, — буркнула Вероника Александровна. — Кроме того, что дядя Илья — зомби, а я подчинившая его себе ведьма, ничего бы не услышал.
Она всхлипнула, опустила глаза и быстро заработала ложкой. На второе были котлеты с жареной картошкой. То ли котлеты оказались хороши, то ли водка разбудила аппетит, но я охотно навернул их под квашенную капусту с луком. Тетя Вика сидела напротив меня, подперев голову руками, и умиленно смотрела, как я ем. Говорила она, не требуя ответов, как бы сама для себя. Скорее всего, так и было.
— У тебя, как у Игорька, образование техническое. Он меня понял, думаю, и ты поймешь. Нет и не бывает никаких договоров с дьяволом или демонами какими, как не существует и самого дьявола. Есть задачи, решаемые при соблюдении определенных условий. Одним из таких условий при далеко отставленном восстановлении жизни является подчинение возрожденного организма определенным силам. Происходит это подчинение не вдруг, и есть способы задержать его надолго. Годится даже простое пьянство, хотя я знаю и иные способы. Илья вполне самостоятелен в своем поведении, твердо помнит всю свою жизнь. Вечерами мы вместе телевизор смотрим…
Тетя шмыгнула носом, поднялась и отошла к плите. Когда она разливала чай, старалась глаз не поднимать. Я тоже отводил взгляд в сторону. В глазах у тети Вики стояли слезы.
— А дядя Илья, он знает, что его ждет? — я спросил, сам не зная, зачем.
Ответ был достаточно очевиден. Виктория Александровна только кивнула молча. После чая тетя, смущаясь, предложила мне зайти вечером. На ночлег она собиралась меня устроить к соседке снизу, одинокой пенсионерке, многим ей обязанной.
— Посидим вечером, поужинаем, вина выпьем. Тебе же на работе за каждый день отчитываться не надо, уйдешь сегодня пораньше.
Виктория Александровна в очередной раз продемонстрировала владение фактами, которые, по всей очевидности, знать она никак не могла. Действительно, ведьма. Другого слова не подберешь. Я снова согласился, обнадеженный возможностью ночлега в другом месте.
Как ни странно, но на работе я успел до вечера переделать кучу дел, вполне скомпенсировав и утреннее ленивое копошение и затяжной обед. Маршрутка в момент домчала меня в нужный район. На лестничной площадке щелкнула замком соседка, осторожно выглянула. Убедившись, что я намереваюсь направиться в тетину квартиру, осторожно позвала:
— Молодой человек! Вы туда по делу?
— Я племянник Виктории Александровны…, — дальше говорить смысла не было, ибо соседка поспешно дверь захлопнула.
Пожав плечами, я вошел в прихожую. На этот раз здесь пахло пряностями. Стол был накрыт в зале. На подоконнике в огромном канделябре горели источающие непривычный аромат свечи, как всегда, работал телевизор, на который никто не обращал внимания. Дядя Илья был в костюме, трезвый, но какой-то сонный. Игорь надел на футболку джинсовую куртку, а тетя щеголяла в парадном платье, увешанном украшениями от шеи до пояса. Больше было серебра, но и жемчуг с золотом также имели место быть. Главным блюдом на столе оказался фаршированный гусь, но и и без него любому чревоугоднику было чем заняться. Пили красное болгарское вино, впрочем, дядя предпочитал водочку.
Говорили все больше о моей и Игоря работе, о моих семейных делах. Дядя, мне кажется, вообще ни разу упомянут не был, хотя в разговоре участвовал на равных. Такая вот милая семейная встреча с горячо любимым племянником. Как ни странно, никакой неловкости я не чувствовал. Собрались родственники за столом, пьют, закусывают — все, как обычно. Нарушать сложившуюся гармонию я не решился. Так и расстались. Тетя отвела меня на пятый этаж, к Раисе Нафаиловне.
Та встретила меня приветливо, но сразу угостила меня кусочком хлеба с чесноком. Старушка стояла, внимательно глядя, как я употребляю чеснок, что привело меня в веселое настроение.
— Чеснок — старинная защита от вампиров. Нешто Илья Николаевич этим делом балуется?
— Пока он водку пьет, можно не бояться, — серьезно отвечала хозяйка. — А предосторожности лишними не будут. Участкового помнишь?
Истории этой я не знал, в чем и признался. Оказалось, едва вернувшийся с того света Илья принялся пьянствовать с местными алкашами, как на него нажаловались соседи. Участковый зашел к тете, о чем-то с дядей Ильей поговорил — минут пятнадцать, не больше — и вернулся на опорный пункт. Там его тело вскорости и обнаружили. Установить причину смерти сразу не смогли, образцы тканей отсылали в Москву. Выяснилось, что участковый умер от редкой тропической болезни, совершенно в наших краях неведомой.
— Никогда он за границей не был, а заразиться здесь не от кого. После того Илья в окошко и сиганул.
— Как в окно?!
— Да вот так, открыл окно и вниз прыгнул рано утречком. Прямо на асфальт. Ботинки порвал, подметки к подъезду отлетели, брюки в лохмотьях. А ему хоть бы что, ни синяков, ни царапин. С тех пор весь подъезд оберегается: кто связками чеснока, кто серебром или иконами, а кто каждую неделю заново квартиру освящает.
Хмель из моей головы сразу выветрился. Ай да тетя: ни слова о таких страстях не молвила. Ну, ведьма!
Больше никого из родственников я не видел: ни тетю, ни Игоря, ни нежданно воскресшего дядю Илью. Ночевал у Раисы Нафаиловны, съедая на ночь дольку чеснока, и развлекал одинокую старушку рассказами о работе. Виктория Александровна позвонила мне по сотовому только однажды. Странный был разговор — к себе она не звала, ни о чем меня ни просила. Да и голос у тети был необычный, шелестящий какой-то, и монотонный.
Командировка окончилась; вернувшись домой, я про дядю Илью молчал. Тем более, что меня о нем не спрашивали. Чего спрашивать об умершем? А заявить, что дядя жив, я не рискнул. Сам в том не был уверен. Расспросили меня о нем уже не родные. То есть родные, конечно, но только — органы. Родные правоохранительные органы. Встретили двое возле дома, показали удостоверения и, посадив в милицейскую машину, отвезли в прокуратуру.
В комнате напротив меня за столом расположился старший следователь прокуратуры Поветкин — он представился по всей форме и объяснил, что ему поручено допросить меня как свидетеля по уголовному делу — а также милицейский подполковник и тихий молодой человек в уголке. Эти двое не представились. Впрочем, они сидели молча, внимательно слушая.
— Гортова Виктория Александровна приходилась Вам тетей?
Приходилась? Я немедленно потребовал разъяснений и тут же получил их в полном объеме. Рассказывал следователь сухо и кратко.
Новый участковый задержал Илью Николаевича за распитие спиртных напитков в общественном месте и посадил в "обезьянник". К вечеру дядя протрезвел и слезно просил его выпустить, стращая страшными последствиями. Кричал, что как только протрезвеет, то за себя отвечать не сможет и пусть тогда все вокруг поберегутся. Милиционеры не испугались — они еще и не такое от пьяных клиентов привыкли выслушивать. А ближе к ночи, когда в здании оставалось немного сотрудников, в районе "обезьянника" раздались дикие вопли. Ринувшийся туда сотрудник остолбенел, увидев сломанную решетку и бредущую коридором жуткую тварь с окровавленной мордой. Все, видевшие эту тварь, категорически настаивали, что сходства с человеком в ней не было. Выпущенная в упор из "макара" обойма тварь не остановила.
Уцелевших спасло то, что тварь на второй этаж подниматься не стала. Покончив с теми, кто был на первом этаже и не догадался убежать, тварь толчком вынесла дверь и растворилась в ночном мраке. Через несколько минут прибыло поднятое по тревоге подкрепление.
— В райотделе погибло пять человек. У одного тварь оторвала голову, еще одного это создание разорвало пополам. Остальных она загрызла. Олег Васильевич, Вам плохо стало? — участливо спросил следователь, — может, водички?
— Нет, — я мотнул головой и кашлянул.
Ком в горле мешал говорить. Так вот о чем предупреждала тетя Валя! И ведь дядя Илья тоже знал! Дядя…
— Опергруппа немедленно выехала по месту жительства Ваших родственников. Тетю Вашу и двоюродного брата обнаружили в квартире. Мертвых. Тварь перегрызла им горло, а сама где-то спряталась. Свидетелей не нашлось, но в комнате Вероники Александровны наши сотрудники обнаружили записку. Погибшая предвидела такую возможность, и в записке указывала, где искать ту тварь, в которую обратился Илья Николаевич, и как с ней справиться. Знаете, это очень неожиданное средство, хотя оно всем известно. Обычный деготь, только использовать его надо днем, а ночью тварь неуязвима.
— Вам удалось ее найти? — голос меня не слушался, и я скорее прохрипел свой вопрос.
Тихий молодой человек налил мне воды из графина в стакан. Сунул стакан мне в руку и сел на свое место. А следователь тем временем рассказывал, как поднятые по тревоге сотрудники милицейских спецподразделений оцепляли промышленную зону на краю города, как спешно инструктировали группу захвата. Деготь для задержания взяли в комнате тети. Вряд ли, запасаясь им, она предполагала, что использовать его придется спецназу.
— Дождались светлого времени и прочесали указанный район. Тварь обнаружили в одном из пустующих складов. Деготь не подвел, она сразу утратила подвижность и ее выволокли под солнечные лучи. А там, — следователь с подозрением глянул на меня, будто подозревая в соучастии, — тварь сразу превратилась в разложившийся труп полугодовалой давности. В связи с этим происшествием тамошняя прокуратура поручила мне допросить Вас в качестве свидетеля. Вы ведь, кажется, недавно ездили в командировку и с Ильей Николаевичем виделись? Вот и расскажите нам об этом как можно подробнее.
Я допил воду из стакана и откашлялся. Ужас от услышанного понемногу отступал. В конце концов, чем-то таким и должно было кончиться, мне все вокруг именно об этом и говорили. И тетя Валя, и Илья Николаевич, и тетя Вика тоже… Игоря вот только было жалко, как и тех пятерых — в райотделе. Следователь ожидающе смотрел на меня, заправив лист бумаги в машинку.
— В город своей юности я приехал на рассвете. Площадь у вокзала…
Когда я подписал свои показания, подполковник милиции с довольным видом посмотрел на следователя:
— Ну, убедился?
Он попрощался со следователем, со мною и вышел. Тихий молодой человек вышел вслед за ним, не прощаясь. Следователь ободряюще взглянул на меня и пояснил, что милиционер радовался спасенной чести мундира. Оказалось, оперативники МВД и группа захвата сообщили сведения, которые, совпадая с моими показаниями, не получили подтверждения в ходе следствия.
— Почему они не подтвердились? — удивился я.
— Они не сумели ни одного свидетеля доставить в прокуратуру живым и вменяемым. Старушки у них срочно отправлялись в мир иной, бомжи и алкаши — кто в психушку с белкой, кто на тот свет. Два спецназовца застрелились, трое — погибли при исполнении накануне дачи показаний. Соседи Ваших родственников кто уехал, кто слег с инфарктом, кто под машину попал. А уцелевшие боятся рот раскрыть, все отрицают.
— Там свидетелей — полный двор! Несколько сот человек. Все — молчат?
Следователь потупился:
— Не все же из них знали Вашего дядю, Олег Васильевич. Сами рассудите. Нас только свидетели интересуют, а их и было десятка три.
Тут он сообразил, что и три десятка внезапно онемевших или умерших свидетелей произведут на меня очень уж удручающее впечатление и поспешил поправиться.
— Да и из них многие своими глазами ничего интересующего нас не видели. Операм вгорячах наговорили всякого, а в прокуратуре под роспись повторять уже не рискнули. Обычное дело. Так часто бывает. Не бойтесь, Олег Васильевич, Вы же в другом городе. Ну кто тут до Вас доберется?
Он поспешно опустил глаза и принялся скреплять бумажные листы между собой. А я припомнил катающиеся по полу серые пузыри и с пронзительной ясностью вдруг понял: они — доберутся.

Источник: К. Сатарин

Дата: Вторник, 19.04.2016, 05:20 | Сообщение # 55

Графиня Андлинская

Группа: Смотритель

Сообщений: 10324
За Регистрацию

Имущество: 41

Репутация: 26

Замечания: 0%

Статус автора: в реале

Пришла к нам моя тётя как-то в гости. Сели мы чайку попить, поболтать. Смотрю я на тётю, а она то ли задумчивая, то ли расстроенная. Стала я аккуратно выяснять, не случилось ли чего. Тётя меня заверила, что всё у неё в полном порядке и что она не в плохом настроении, просто не может выбросить из головы недавний странный случай, произошедший с её подругой. Мне стало интересно, и я попросила поделиться со мной этой историей. Вот что тётя мне рассказала:
— Прибежала ко мне позавчера подруга моя давнишняя, Тамара, вся не своя. Летом видимся мы редко с ней. Обычно на лето ищет она квартирантов — на одну пенсию сильно не проживёшь. Отдаёт им ключи, забирает деньги, а сама на дачу уезжает на природу. Куда ей ещё податься, одинокой? А тут она ко мне без звонка, вся не в себе прибежала. Успокоила я её кое-как, валерьяночки накапала и расспрашивать стала. Начала она мне рассказывать, что час назад к ней приходили три девушки-заочницы. Сессию сдавать приехали — вот и квартиру на месяц ищут. Тут им объявление Тамары подвернулось, позвонили они и попросились квартиру посмотреть для снятия. Тома их впустила, смотрит — все трое милые симпатичные девчушки. Даже цену им заламывать не стала, провела их по квартире, всё показала. Девочки сразу согласились въехать — институт в пяти минутах ходьбы, да и недорого. Потом в гостиной уже все тонкости с договором утрясли, Тамара деньги с них взяла, ключи отдала, подхватила сумки с кое-какими вещами и пошла к двери: «Ну ладно, девоньки, живите на здоровье. Поехала я на дачу — всё в вашем распоряжении». И тут одна девушка сказала ей: «Простите, а парень-то когда уйдёт? Вы сказали, что целиком квартиру сдаёте, мы же только что договорились». Тома удивилась: «Какой парень?». Девушка тоже в недоумении: «Как это какой парень? Ну вот же он, в прихожей…» — при этом она из гостиной рукой в прихожую показывала уверенно. Подруги стали подталкивать её локтём, а Тома покосилась на неё с недоверием: «Детонька, ты не заболела ли часом? Одна я живу, никакого парня нет тут и в помине. Кого ты там увидела?». У девушки был оскорблённый вид. Она сделала два шага от окна и показала пальцем в прихожую: «Ну, а это тогда кто, по-вашему, тут сидит на трельяже? Вон тот парень — чёрненький, в майке белой и трико? Он же не будет тут ночевать?». Подруги на неё посмотрели непонимающе, а Тома чуть не рухнула на пол, схватившись за сердце.
Я сказала тёте, что ничего не поняла. Что за парень, откуда взялся? Наверняка девушка либо просто цену сбивала, либо проблемы с головой имеет. Тогда тётя рассказала мне историю, что девять лет назад у её подруги Томы был красавец-сын. Волосы чёрные как смоль, а глаза голубые — девичья сухота. Однако характером был слабоват. Что-то приключилось у него, и он малодушно повесился в гостиной на крюке от люстры, оставив мать одну. Снимали его из петли в белой майке и трико. И, что характерно, вспомнилось, любил этот парень сидеть не в кухне, не в гостиной, а в прихожей на ящике трельяжа, так как там телефон стоял, и он часто по нему звонил.

Ардан_Мариц

Дата: Среда, 20.04.2016, 10:59 | Сообщение # 56

Преподаватель щитов и защит

Группа: Смотритель

Сообщений: 8151
За отличную репутацию!

Имущество: 29

Репутация: 46

Замечания: 0%

Статус автора: в реале

Хреновый из тети был некромант! Радушки бы ей в учителя)

Ф.И.О. Ардан Неллиан Мариц
Раса: человек
Класс: маг
Здоровье: 180
Сила: 125
Мана: 170
Интеллект: 115
Ловкость: 110

Дата: Среда, 20.04.2016, 17:02 | Сообщение # 57

Графиня Андлинская

Группа: Смотритель

Сообщений: 10324
За Регистрацию

Имущество: 41

Репутация: 26

Замечания: 0%

Статус автора: в реале

Ардан_Мариц, ишь кого вспомнил!

Элизабет

Дата: Суббота, 07.05.2016, 14:12 | Сообщение # 58

Дочь Дизгармони и Ардана

Группа: Горожанин

Сообщений: 2663
За Регистрацию

Заклинания

Имущество: 6

Репутация: 12

Замечания: 0%

Статус автора: в реале

Меня зовут Эндрю Эрикс. Когда-то я жил в городе под названием Нью-Йорк. Мою мать зовут Терри Эрикс, её имя можно найти в телефонной книге. Если сможете, найдите её, но не показывайте ей это письмо. Просто скажите ей, что я люблю её, и что я пытаюсь вернуться домой. Прошу вас.
Все началось, когда мне было примерно двадцать пять лет. Тогда я решил перестать брать с собой на работу рюкзак. Я решил, что я буду выглядеть гораздо взрослее, если не буду таскаться с ранцем, как какой-то школьник. Теперь мне, конечно, пришлось забыть про чтение в метро, ведь книги не помещаются в кармане. Я мог бы носить чемодан, но решил, что он не подходит тому, кто работает на фабрике. Слишком нарядно.
У меня был мп3 плеер, благодаря которому можно было убить время, но потом он сломался – стал вырубаться во время каждой песни. Теперь мне пришлось каждое утро без дела сидеть в поезде целых полчаса, которые, казалось, длились бесконечно. Единственным занятием было наблюдение за другими пассажирами. Я несколько стеснялся этого занятия и боялся, что кто-нибудь меня заметит за ним. Однако вскоре я обнаружил, что в общественных местах очень многие люди чувствуют себя так же неловко, как и я сам.
Люди всячески скрывали эту неловкость, но я научился видеть их насквозь. Я мысленно разделил их на несколько категорий. Среди них были непоседы, которые постоянно двигали руками, пытаясь расслабиться. Они то прятали ноги под сиденье, то высовывали их наружу. Эти типы были самыми нервными. Еще были лжеспящие, они занимали место и тут же закрывали глаза. Большинство из них, на самом деле, вовсе не спали. Люди, которые спят по-настоящему, вначале долго вертятся, к тому же постоянно просыпаются от громких звуков или во время остановок. Притворщики же просто сидят с закрытыми глазами до тех пор, пока поезд не достигнет их остановки. Были люди, которых я прозвал мп3-зависимыми, люди с лэптопами, люди, которые ездили в больших компаниях и старались говорить как можно громче. Были люди с мобильниками, у которых то ли было бесконечно много друзей, то ли они просто не могли заткнуться ни на минуту.
Очень скоро наблюдение за людьми стало скучным, но тут я обнаружил некую странность. Я заметил человека средних лет, шатена среднего роста и веса. Одет он был совершенно непримечательно. Собственно, эта непримечательность и показалась мне странной. У него не было никаких отличительных черт или характерных манер. Он, словно, пытался скрыться в толпе. Поэтому-то я и заметил его – я наблюдал за тем, как люди ведут себя в толпе, а он вообще ничего не делал. Он даже ни на что не реагировал. Наблюдение за ним напоминало мне просмотр документальных фильмов о жизни рыб. Они ничем не интересуются, ни на что не обращают внимания, даже не пытаются отвернуться. Этакое безмолвное присутствие.
Он был в метро каждый день. Прошло около месяца с тех пор, как я занялся наблюдением за людьми, прежде чем он попал в мое поле зрения. Это, наверное, потому, что мне не всегда удавалось оказаться в одном и том же поезде, и я далеко не всегда старался сесть в один и тот же вагон. Впервые я увидел его в понедельник, если мне, конечно, не изменяет память, и уже во вторник я увидел его снова. Он ехал в том же поезде и в том же вагоне, он даже сидел на том же самом месте. Просто излишняя педантичность? Он привлек мое внимание, и я решил проследить за ним в следующий раз. Человек был весьма подозрительным. Что бы ни случилось, он ничего не делал, просто сидел, без тени какого либо выражения лица. Однажды в вагон зашла женщина с ноющим ребенком и села прямо за ним. Он даже не нахмурился от возмущения, хотя тот ребенок был чертовски надоедливым.
К тому времени, когда поезд прибыл на мою станцию, я уже чувствовал себя неловко. Когда я выходил, мои руки тряслись, как будто у меня была ломка. Что-то с этим человеком было не так. Может, он какой-нибудь маньяк. Прикидывается тихоней, а сам хранит дюжину отрезанных голов у себя в холодильнике, причем, первая из которых принадлежит его матери.
Я начал часто бродить после работы, останавливаясь у киосков, неподалеку от станции метро, хотя я не собирался ничего покупать. За две недели я ни разу не оказался в том поезде, а может быть, просто садился в другой вагон. Во всяком случае, все это время я не встречал того человека.
Потом, в одно утро, я увидел еще одного человека, вызвавшего у меня все то же чувство тревоги.
Это была женщина, она выглядела так же непримечательно и незаметно. Когда я заметил её, меня охватило что-то вроде одержимости. Прежде, наблюдение за людьми было для меня всего лишь средством от скуки, теперь же оно стало своего рода религией. Я теперь уже не мог войти в метро или в автобус без того, чтобы осмотреть каждого и проверить, нет ли у него или у нее определенного списка черт, которые я сам же составил. Обычная одежда, без ярких тонов и этикеток, отсутствующее выражение лица, никаких случайных взглядов в окно или на других пассажиров. Ни вещей, ни сумок, ни аксессуаров. Этих людей я прозвал Странниками.
Я видел их далеко не каждый день, даже если учитывать то, что я стал ездить на метро чаще, чем мне было нужно. Тем не менее, они появлялись очень часто. Стоило мне только увидеть одного из них, как мое горло пересыхало, а ладони начинали потеть. Тот, кому приходилось выступать с речью, поймет, что я чувствовал. И хотя эти люди не обращали на меня ни капли внимания, мне постоянно казалось, что они наблюдают за мной. Я видел их каждый день, могли ли они не заметить меня?
И все же они не замечали меня, по крайней мере, не подавали виду. В конце концов, любопытство преодолело страх, и я решил проследить за одним из них. Я выбрал того, которого я встретил самым первым, того самого, который всегда сидел на одном и том же месте. Войдя в вагон, я сел позади него. Мы доехали до конца линии, после чего он встал и вышел. Соблюдая дистанцию, я следовал за ним, но он и не думал идти далеко. Странник сел на ближайшую скамейку, сохраняя все то же отстраненное выражение лица. Я стоял за углом и ждал, стараясь выглядеть как можно более естественно. Через несколько минут, подъехал очередной поезд. Он вошел внутрь и занял то же самое место. Мне не хватило смелости последовать за ним.
Он никуда не ехал! Просто катался в метро до конца линии, а потом ехал обратно. Зачем ему это было нужно? Этот вопрос не давал мне покоя всю дорогу, когда я возвращался домой. Я чувствовал, что не оставлю все это, пока не узнаю, что же происходит. Я был уверен, что за всем этим кроется что-то зловещее. В этих Странниках было что-то отталкивающее, чужеродное.
Я следовал за ним и на следующий день. Хотя бы раз в неделю, мы с ним совершали эти безмолвные путешествия. К определенному моменту я стал следить за этим человеком часами, пока последний поезд не останавливался около моего дома. Мы ехали с одного конца города на другой и обратно. Я уже не занимался наблюдением за людьми, я наблюдал за всего одним человеком. Больше никто меня не интересовал, хотя я порой замечал устремленные на меня удивленные взгляды. Несмотря на это, меня интересовал только один человек – Странник. Через неделю я потерял работу. Мой начальник был мягким и вежливым, но строгим. Он сказал, что я не сосредотачиваюсь, что моя работа не продуктивна. Собственно, я едва слушал его речь. В тот момент я думал только о своей новой работе, о моем наблюдательном посте. Что же делал тот человек, если он, конечно, был человеком, в то время, когда я не следил за ним. В тот день я в последний раз ушел с работы. Обычно я начинал свою слежку примерно в полшестого, он словно ждал меня. Если бы я только запомнил тот день получше! Был ли он солнечным? Наверное, был, ведь это произошло летом. Я мог бы пройтись по городу, встретить каких-нибудь хорошеньких девушек. Мог зайти в какое-нибудь кафе, покурить и выпить чашку капуччино, потом пойти домой и забыть к черту свою одержимость. Может быть, я смог бы найти себе новую работу и снова начать читать в метро и в автобусах.
Вместо этого, я стоял и ждал. Несколько поездов проехали мимо меня по обеим линиям, но я оставался на перроне до тех пор, пока не увидел Странника в окне одного из вагонов. Я вошел в поезд и обнаружил, что по коже у меня больше не ползли мурашки, руки не тряслись, сердце не билось как раньше. Это был первый раз, когда я сел прямо напротив него, так, чтобы он мог меня видеть. Узнает ли он меня? В любом случае, он не подавал виду, что вообще замечает меня. Мы так и сидели друг против друга весь день. Я едва сдерживал ярость, но все же мне удавалось оставаться таким же спокойным, как и он. Внутри же я был готов закричать на него. Реагируй на меня, ублюдок! Ты же видишь меня, я знаю!
Я не кричал, и мои молчаливые требования остались без ответа и в первое, и во второе, и в десятое путешествия. До самой ночи мы вместе выходили на каждой конечной остановке и ждали. Я сидел рядом с ним на скамейке, смотрел на него боковым зрением, но он по-прежнему не реагировал.
Наконец, мы отправились в наше последнее совместное путешествие. Я знал, что ночью поезда перестают работать. В это время я обычно упускал его из виду, ведь конечная станция находится далеко от моего дома, а автобусы перестают ходить почти в то же время, что и метро. Но в этот раз я решил, наконец, узнать, что же он делает, когда поезда не ходят. Я знал, что сейчас я, возможно, получу все ответы.
Поезд замедлял свой ход, и меня все больше охватывало волнение. Вагон пустел, и вскоре не осталось никого, кроме нас. Поезд остановился – последняя станция.
Странник оставался неподвижным. Двери вагона были открыты, я еще слышал шаги особенно медлительных пассажиров, покидавших станцию. И все. Радио в поезде подавало гудки, чтобы напомнить какому-нибудь соне, что мы достигли конечной остановки. Наконец, я снова услышал шаги. Кондуктор проходил мимо поезда, заглядывая в каждый вагон, чтобы убедиться, что он пуст. Я все также не спускал глаз со своего молчаливого компаньона.
Краем глаза я сумел увидеть кондуктора, когда он подошел к нашему вагону. Он посмотрел на нас и моргнул от удивления. Я ждал, пока он не заговорит, но он не произнес ни слова, просто слегка качнул головой и ушел. Впереди нас был еще вагон, я слышал, как кондуктор проверил и его, после чего поезд тронулся. Мы сделали петлю и остановились окончательно. В окнах я видел другие поезда, стоявшие по обе стороны от нашего.
И вот тогда он улыбнулся мне. Его губы лишь слегка скривились, я бы не заметил этого, если бы не изучал его лицо так долго. «Ну вот», сказал грубоватый баритон, - «мы прибыли».
Я хотел было ответить, но не смог. Мое горло совершенно пересохло. Меня наполнил ужас. Казалось, будто вся эта подземная пещера обрушилась на меня. Я прокашлялся и смог, наконец, спросить приглушенным голосом: «Кто ты?»
Он проигнорировал меня. Он просто встал, и двери вагона открылись. Тогда, к моему потрясению, он повернулся ко мне и сказал: «Выходишь?» Не дожидаясь ответа, он вышел на платформу, я поспешил за ним. «Говори со мной!» - кричал я. «Кто ты, черт возьми? Зачем ты ездишь целыми днями в метро?» Он не обернулся и даже не замедлил ход. Я не видел его лица, но догадался, что оно осталось безразличным к моим крикам. Я шел за ним, продолжая кричать, но вскоре понял, что это было бесполезно.
Мы шли по платформе, пока не дошли до железнодорожного узла, затем свернули. Наш путь освещался сверху, но я не видел, где он кончался. Поезда, стоявшие вокруг нас, казались бесконечными. Многовато поездов для одного города, так я подумал. Тогда я не придавал этому особого значения, хотя сейчас я думаю, мне следовало обратить на это побольше внимания.
Я точно не знаю, как долго мы шли. Раньше у меня были часы, но они сломались. В какой-то момент я достал свой мобильник, но в метро не было приема, и я видел только надпись Нет Сигнала. Странник останавливался то тут, то там, он заглядывал в каждый вагон на одну или две минуты и шел дальше. Я не сразу это понял, но вскоре до меня дошло, что вагоны были вовсе не одинаковыми. Их длинные ряды были похожи друг на друга, но стояло подойти ближе, и я замечал, что они некоторые из них были длиннее прочих, некоторые короче, некоторые имели несколько иную форму. Платформы, на которых сидит кондуктор, тоже несколько отличались друг от друга. Я не знал и не знаю, что он искал, но очевидно то, что в какой-то момент он это нашел, потому что мы снова свернули. Двери поезда открылись, когда мой невольный гид встал перед ними. Мы вошли и заняли места.
- Теперь-то ты можешь поговорить со мной? – спросил я. Ответа не было. Я устало вздохнул и принялся взвешивать за и против того, чтобы врезать ему, наконец, по морде. Вдруг зажегся свет, и поезд тронулся. Какого хрена?
Его лицо стало немного грустным, и он сказал: «Ты больше никогда не вернешься».
«О чем ты? Вернешься куда?» Опять молчание. Отмороженный мудила! Поезд разгонялся, двигаясь в направлении, противоположном тому, откуда мы прибыли. Через несколько минут, поезд замедлил ход, как будто мы приближались к остановке. Черты лица Странника обострились, впервые я почувствовал, что он смотрит на меня, а не просто в мою сторону.
- Сиди спокойно. Не привлекай их внимания.
Поезд остановился, двери открылись, и они начинали заходить. Не знаю, что я заметил раньше – странную одежду, слишком длинные руки, настолько, что пальцы волочились по земле, черные глаза на треугольных лицах или синевато-серый цвет их кожи. Мои глаза видели все эти вещи, но мой мозг отказывался их воспринять. Когда же он их все-таки воспринял, я еле сдержал крик, готовый вырваться из моей глотки. Мое сердце было готово разорваться на куски. Все мое тело было подобно натянутой гитарной струне. Голово закружилась, и меня стошнило. Я успел захлопнуть рот и проглотить свою рвоту, не знаю, как у меня это получилось. Про себя я повторял слова Странника: Сиди тихо, не привлекай внимания.
Тот день я помню очень смутно. Мы ехали в вагоне назад и вперед, сидя тихо, без какого-либо выражения лица. Это длилось часы, а, может, дни. Эта линия казалась намного длиннее, чем та, на которой я встретил Странника. Окружавшие нас мерзкие твари не обращали на нас ни малейшего внимания, хотя мы явно выделялись среди них. Я был настолько напуган, что когда мы вернулись в депо, я расплакался. Я лежал на полу и рыдал, Странник же бесстрастно смотрел на меня.
Когда я снова смог контролировать себя, я посмотрел на него с мольбой. «Верни меня домой», сказал я хриплым голосом, - пожалуйста.
- Не могу, - сказал он. – Не знаю, который из этих поездов идет туда, если такой здесь вообще есть. Он встал и вышел на платформу, я тут же последовал за ним. Он повернулся и сказал: «Думаю, ты уже достаточно находился за мной».
Ярость, прежде подавленная страхом, снова закипела во мне. Я схватил его за плечи и закричал: "«Гребаный сукин сын, что ты натворил!? Верни меня домой!» Он не реагировал на меня, и вскоре мой гнев ослаб. «Пожалуйста», - просил я, - «Помоги мне вернуться домой».
- Так не получится, - сказал он. – Если мы останемся вместе, им будет проще нас заметить. Иди своей дорогой. Будь тихим и невзрачным, тогда они будут думать, что ты один из них.
- Как ты мог так поступить со мной? Зачем?
- Так было надо, - его лицо снова погрустнело. – Тебе тоже придется. Иногда бывает так, что застреваешь. Он смахнул мои руки со своих плеч и повернулся, чтобы идти. Я упал на колени, чувствуя себя слишком обессиленным, чтобы идти за ним. У железнодорожного узла он повернулся, сказал мне: «Прости» и исчез.
Еще долго я оставался на месте и плакал. Когда во мне не осталось ни слезинки, я свернулся калачиком и ненадолго заснул. Когда я проснулся, мой поезд уехал развозить синевато-серых тварей по их неведомым мне делам. Впрочем, сама мысль о том, чтобы я вернулся к ним, была мне противна.
Я пытался вернуться туда, где началось мое путешествие, но я не имел ни малейшего представления о том, куда мне идти. Я бродил час, а, может быть, больше. В конце концов, я нашел поезд, который казался мне знакомым. Наверное, мне просто очень хотелось верить в то, что этот поезд выглядел знакомым. Когда я подошел к дверям, они открылись, и я занял место. Я не был особенно верующим, но сейчас я молился, как самый искренний христианин. Поезд остановился, и на мгновение я подумал, что я спасен. Люди! Человеки! В тот момент я был самым верующим человеком в мире!
Потом я посмотрел на их глаза. Особенно на третий глаз, который был у каждого из них в середине лба. Пошел ты, Господи, - подумал я.
Надо сказать, они были не так отвратны, как их предшественники. Третий глаз мигал независимо от двух других, и это вызывало омерзение. Когда кто-то из них смеялся, улыбался или что-то говорил, я не мог не заметить того, что их зубы были острыми, кривыми и покрытыми желто-зеленым слоем грязи. Но я научился быть осторожным и избирательно слепым. На секунду я даже смог представить себе, что я был дома. Однако один из них вошел в поезд с бутербродом в руке, и тут я вспомнил, что все это время я не ел и не пил.
Я решил найти какой-нибудь еды на следующей конечной остановке. Не знаю, почему я ждал конечной остановки, но она казалась мне очень важной. Я добрался туда и еле сумел заставить себя выйти. Я никогда не видел, чтобы Странник покидал подземку, я также не видел, чтобы он ел или пил. В любом случае, у моего желудка не было времени на размышления. Я сделал свое лицо как можно более нейтральным, пока не добрался до нужной станции. И вот тогда я по-настоящему запутался.
Я хотел найти эскалатор, лестницу или что-нибудь подобное, но я не видел ничего, кроме многочисленных отверстий в полу, в стенах и в потолке. Они напоминали мне огромный пчелиный улей. Что делать? Прыгнуть в одно из них? Все это казалось мне совершенно бессмысленным, пока кто-то не прошел мимо меня. Он парил над полом, а потом перелетел через меня. На секунду он нахмурил брови, но что-то явно помешало ему узнать во мне инородное существо. К сожалению, я не умел летать, а это, по всей видимости, было необходимо для нормальной жизни в этом странном мире. Ругаясь, я пошел назад в туннель.
Я был зол, растерян и голоден. Меня бросили на произвол судьбы, и если это был не ад, то, можно сказать, это было вдвое глупее и втрое бессмысленнее, чем ад, вне зависимости от того, как он на самом деле выглядит. Я был не в лучшем расположении духа, и это объясняет мою следующую ошибку. Обычно, когда я нахожусь в метро или в другом подобном месте, я внимательно смотрю по сторонам, каждый знает, что когда выходишь из- за угла, у тебя есть достаточно большие шансы в кого-нибудь врезаться. Так со мной и случилось. Я врезался в какую-то женщину и упал на пол. Недолго думая, я произнес те же слова, которые сказал бы в такой ситуации любой ньюйоркец: «Твою мать! Смотри по сторонам, сука тупая!»
Я осознал свою ошибку раньше нее. Её глаза стали какими-то удивленными и растерянными, когда же она заметила меня, они наполнились ужасом. Она отскочила, точнее, отлетела от меня и издала что-то, напоминающее крик. Этот звук был очень странным, но я понял его назначение. К нам тут же повернулись десятки трехглазых инопланетных голов. Я вспомнил про их острые зубы и тут же бросился бежать. На станции не было поезда, но был проход вдоль туннеля, как видно для ремонтников. Я вбежал внутрь на полной скорости и бежал, как ужаленный, пока кончательно не выдохся. Я оглянулся: туннель был изогнутым, так что я не видел свет, но меня никто не преследовал, это было очевидно. Это, впрочем, не означало, что я был готов идти назад.
Я еще долго бродил в темноте. Наконец, я подошел к небольшому отверстию в стене и остановился передохнуть. Голод, усталость и отчаяние оставили меня совершенно опустошенным. Я был готов снова расплакаться, больше я ничего поделать не мог. Я сел, опираясь об стену, и представил себя, избивающим Странника кувалдой. Этот образ был весьма расслабляющим.
Где-то в темноте пробежала крыса. В другой раз, я бы топнул ногой, чтобы отогнать её, но сейчас я не сделал и этого. Бешенство и прочие инфекции казались божьим благословением по сравнением с бесконечным путешествием по параллельным мирам. Когда она снова подползла ко мне, я снова не стал её отгонять. Мне было просто плевать, даже тогда, когда она прижалась к моей ноге. Потом мимо моего убежища проехал поезд, и в свете его огней я увидел то, что я принял за крысу.
Оно было похоже на крысу, но оно также было похоже на паука. Если бы кто-то скрестил этих двух животных, наверняка получилась бы тварь, столь же мерзкая, как и та, что терлась об мою ногу. Я вскрикнул, вскочил с полу и пнул её, как футболист. Тварь ударилась о противоположную стену, и я смотрел на её последние дергания, пока последний вагон не проехал, и снова не наступила тьма.
В темноте меня посетила ужасная мысль. Я пытался избавиться от нее, но я был голоден, и не было никакой гарантии, что мне удастся найти какой-нибудь другой еды в этом месте. Единственным вариантом был крысопаук. Я сдерживался, как мог, но вскоре брезгливость уступила голоду. У меня была зажигалка, но развести костер было не на чем. Я снял мясо с костей и немного подержал его над пламенем, но это не сильно помогло. Вкус был отвратительным, еще отвратительнее, чем я себе представлял. С тех пор мне часто приходилось есть достаточно странные вещи, но ничего поганее крысопаука я не припомню.
Вот так я и стал Странником. Вначале, мне очень трудно давалось та безликость, которую удавалось постоянно поддерживать остальным. Впрочем, камень, брошенный в реку, через какое-то время потеряет свои углы от ударов течения. Со мной случилось то же самое. Лишения, которые я пережил в параллельном мире, сгладили все мои черты. Я вышел из темноты туннеля опустошенным и хладнокровным, таким же, как человек, который привел меня сюда.
Однако это было не самым худшим. Худшее случилось позже, когда я впервые застрял. Странник предупреждал меня об этом, но я был не в том состоянии, чтобы внимательно к нему прислушаться. Однажды когда я приехал к концу линии, меня попросили покинуть поезд. Тот мир был одним из более или менее похожих на наш. Хотя местные жители были оранжевыми и горбатыми, в остальном, они были вполне нормальными, особенно если учитывать, что до этого я побывал в мире безносых ожиревших шестигрудых гермафродитов. По сравнению с ними, оранжевые были просто красавцами.
Сперва я подумал, что кондуктор обращался к кому-то другому, но потом я заметил, что кроме меня, в вагоне никого не было. Мало того, я понимал его. Оранжевые горбуны не говорили по-английски, но я понимал каждое слово. Когда я встал на ноги, все прояснилось. Я не мог выпрямиться. Я был горбатым, и, судя по отражению в окне, оранжевым. Теперь я понял смысл того, что сказал Странник. Застрять – значит, по той или иной причине, оказаться запертым в их мире и выглядеть, как они. Это было бы удобно, если бы я хотел покинуть станцию, в обычном состоянии, это возможно, но требует огромных усилий. Некоторые параллельные миры настолько сильно отличаются от нашего, что различия становятся просто невыносимыми.
Итак, я вышел из метро, потому что понимал в ту ночь мне не вернуться в центральное депо (так я прозвал то место, где стояли бесконечные ряды поездов). Не удалось мне вернуться и на следующую ночь. Я решил остаться здесь на какое-то время, хотя и понимал, что оно никогда не будет моим домом. Эти существа выглядели совсем, как я, но их культура была совсем другой. Даже те миры, что похожи на наш, таили в себе опасность. В одном из таких миров мне пришлось усвоить, что жест, который обозначает для нас приветствие, для местных является ужасным оскорблением. Настолько ужасным, что меня избили до полусмерти под ободрительные взгляды толпы.
В любом случае, даже если бы я смог приспособиться к этому месту, я этого не хотел. Я хотел только одного: вернуться домой или, по крайней мере, найти того Странника, который меня сюда затащил. Его бы я с удовольствием прикончил.
Я решил продолжить свой путь. В то время я не знал о еще одной опасности, подстерегавшей меня в этом мире. Один из них заметил меня и принялся следить за мной. Я сделал все для того, чтобы убедить его в том, что я не замечаю его, но это, похоже, не помогло. Я разрывался между желанием предостеречь его и стремлением поскорее убраться из этого проклятого мира незамеченным.
Однажды ночью мой наблюдатель последовал за мной до конца линии. У него, как видно, не хватило духу сидеть прямо напротив меня. Как только поезд остановился на конечной станции, он выскочил из вагона. Я ждал в надежде, что кондуктор не заметит меня, но тщетно. Я вышел из вагона, и поезд умчался без меня. Когда я выходил из-за угла, на меня напал тот молодой человек, который следил за мной. В руке он держал острый кривой нож. Он хотел застать меня врасплох, не зная, сколько времени я провел в чужих мирах. Мои инстинкты сработали безупречно.
Мы долго дрались, но потом мне удалось выхватить у него нож. Я сам не заметил, как он оказался у него в горле. Я не хотел его убивать, я помню, как я кричал: «Зачем, зачем ты следил за мной, придурок!» Я покинул место преступления, но на следующий день вернулся. Вернулся, чтобы сесть в первый же утренний поезд. Ночью я прибыл на конечную станцию. На этот раз, кондуктор не заметил меня. Так я понял, что если хочешь вернуться в центральное депо, надо или убить его, или взять с собой, как это сделал мой Странник.
Я снова был невидимым, но при этом оранжевым и горбатым. Таким я оставался до тех пор, пока снова не застрял. Тогда мне снова пришлось пойти на убийство. На этот раз я напал первым. Я мог бы увести её с собой, но я не хотел, чтобы она разделила мою участь.
Иногда я думаю о моем Страннике. Интересно, откуда он, как он изначально выглядел? Знал ли он, что ему было достаточно просто убить меня, чтобы вернуться? Как поступают другие странники? Я встретил нескольких из них, но ни разу не решился спросить их об этом. Они и сами меня не спрашивали, как видно, эта тема считается запретной.
Я уже сбился со счету, сколько человек я убил. Недавно, я принял решение покончить со всем этим. Перед возвращением в центральное депо, я набрал как можно больше бумаги, чтобы написать эту историю. Я написал её в нескольких экземплярах и разложил их по разным поездам. Сотни посланий в бутылках, брошенных в море стальных рельс. Это просьба, а также предупреждение.
Моя просьба проста: найдите, если сможете, мою мать и солгите ей. Не беспокойтесь, это будет ложь во спасение. Скажите, что я люблю её, что я изо всех сил пытаюсь вернуться домой. Пусть это успокоит её, даст ей надежду. Я бы и сам хотел в это верить.
Теперь, мое предупреждение. Вначале я был чем-то вроде Одиссея, мечтавшего вернуться в родную Итаку. Со временем я понял, что это не совсем точное сравнение. Я странствую не по морям, а по бесконечным туннелям лабиринта. Кто-то создал этот лабиринт и установил в нем свои правила, которым я вынужден неукоснительно следовать. Я стал скорее Тесеем, чем Одиссеем, но недавно я понял, что здесь я играю несколько иную роль. Даже если мне удастся вернуться домой, я не смогу вернуться к нормальной жизни. Пути назад нет: жизнь странника захватила меня, и я уже никогда не прекращу свои скитания.
Однако, в этом стальном лабиринте, я играю роль вовсе не Тесея, а Минотавра. Однажды вы встретите меня в метро, вы узнаете меня по немому, отрешенному взгляду, по отсутствию внешних признаков, багажа и тому подобному. Прошу вас, не следуйте за мной, идите прочь забудьте обо мне. Если вы все же решите идти за мной до конца линии, то я заранее прошу у вас прощения.
Вeдь в этом случае, у меня просто не будет выбора.

Автор: Caliban

Имя: Элизабет Мариц
Раса: эльф-вампир-кицуне
Здоровье: 100
Мана: 100
Сила: 25
Интеллект: 52
Ловкость: 25
Особенность: лисий хвост

Дата: Суббота, 14.05.2016, 11:31 | Сообщение # 59

Правительница Тающего Города

Группа: Хранитель

Сообщений: 1326
За отличную репутацию!

Заклинания

Имущество: 4

Репутация: 59

Статус автора: в реале

— Это она? — спросила Джой.
— Да, — ответил Рик. Его белобрысые волосы серебрила луна. — Она самая. Хижина с призраками.
Джой внимательно посмотрела на низкое бревенчатое строение, и ей внезапно стало зябко.
— Нет там никаких призраков, — жалобно сказала она. — Ты просто пугаешь меня. Ты так любишь меня пугать.
— Клянусь, говорю чистую правду, — торжественно произнёс Рик, но в его глазах она заметила лукавство. — Ты знаешь, почему эту ночь называют самой шумной ночью сентября?
— Нет.
— Так я тебе расскажу. Это было двадцать лет назад. Тогда эта хижина была совсем новенькой. Здесь обычно останавливались охотники, которые собирались идти на дичь в окрестных лесах. А ещё это место любили молодые парочки вроде нас. Они назначали на этой поляне ночные свидания. Говорят, эта невзрачная хибарка видала много поцелуев. Ну и кое-чего поинтереснее тоже, — Рик хихикнул.
— Перестань, — одёрнула его Джой. — И что же случилось?
— Одним не очень хорошим сентябрьским утром всё это кончилось, потому что в хижине нашли тело молодой девушки. Она была убита, причём крайне жестоким образом. Её изнасиловали, отрезали кисти рук и стопы, а потом и вовсе выпотрошили живот. Она истекла кровью.
Джой похолодела с головы до ног:
— Какой ужас! Зачем ты это мне рассказываешь?
— Ну, так гласит история, — Рик пожал плечами. — Убийцу, кстати, так и не нашли. Но говорят, что с тех пор каждый год в ту самую ночь, когда произошло это жуткое преступление, из этой хижины доносятся крики умирающей девушки. Потому-то и прозвали эту ночь самой шумной ночью сентября.
— Ты всё это только что выдумал.
— Вовсе нет. Неужели ты не слышала эту легенду? В нашем городке все о ней знают.
— Нет, не слышала, — Джой отвернулась от страшной хижины. — Рик, давай уйдём отсюда, вернёмся в город. Если бы ты сразу сказал мне, зачем позвал меня сюда, я бы ни за что не согласилась прийти.
— Брось, это же интересно! Давай пойдём в хижину, пощекочем нервы. В ней давно никто не бывал.
— Что там может быть интересного? — возмутилась Джой. — А если та бедная убитая девушка опять начнёт кричать? Я не хочу даже думать об этом!
— Но это всего лишь страшная легенда. Ты же не веришь в эти россказни? Может, кого-то тут и правда убили, но чтобы жертва кричала каждый год в одну и ту же ночь?.. Враки. Пойдём!
Он схватил Джой за запястье, но она вырвалась:
— Рик, ну не надо. Мне страшно.
— Страшно, а ещё интересно, держу пари.
— Ни капли. Здесь просто жутко.
— Ну, как знаешь, — он махнул рукой. — Я-то в любом разе собираюсь войти в эту хижину, раз уж пришёл в такую даль. А ты, если хочешь, может остаться тут одна…
— Нет! — воскликнула Джой в отчаянии, представив, каково ей будет, когда она будет стоять без спутника на этой мрачной опушке. — Ну ладно, я пойду с тобой. Но не вздумай меня пугать, я и так на пределе. Хорошо?
— Хорошо, — с подозрительной лёгкостью согласился Рик.
Они медленно пошли к хижине — Джой была так напряжена, что еле переставляла непослушные ноги. Вблизи строение выглядело внушительнее, чем казалось издалека. Брёвна стен почернели от времени. В хижине было одно окошко рядом с дверью — Джой не отводила от него взгляда.
— Рик, ну давай вернёмся, — простонала она в напрасной надежде.
— Да не бойся ты, — он бодро взялся за ручку двери и потянул на себя. Ржавые петли повернулись с душераздирающим скрипом. Джой едва не вскрикнула.
Рик просунул голову в проём двери:
— Эй! Есть тут кто-нибудь? У вас гости!
— Прекрати!
— Хм-м, а тут довольно уютно, — сказал Рик. — Всё очень неплохо сохранилось. Столик, стулья… Глянь, вон деревянный топчан в углу. Говорят, на ней и обнаружили девушку. Ну, то, что от неё осталось…
Он церемонно распахнул перед ней дверь. Дрожа всем телом, Джой всё же сделала усилие и дошла до порога. Лунный свет освещал небогатое убранство хижины. И правда, тут был и стол, и топчан. Джой тут же показалось, что на топчане видны безобразные тёмные пятна, но это наверняка игра её воображения…
— Сюрприз! — Рик толкнул её в спину. Чтобы не упасть, Джой машинально сделала два шага вперёд, оказавшись в хижине. Дверь тут же захлопнулась за её спиной с умирающим криком. Тьма сомкнулась вокруг неё.
— Рик! — она панически обернулась и толкнула дверь. Она не поддавалась.
— Что за шуточки? Рик, выпусти меня, мне страшно!
Он не отвечал. Джой забарабанила по шероховатому дереву руками:
— Рик, прошу тебя!
Тишина. Джой подумала, что сейчас умрёт от страха. На глазах выступили слёзы, и она закусила губу, чтобы не зарыдать. Нет, Рик не может поступить с ней так жестоко! Пускай она всегда терпела его глупые и жестокие шуточки, но на этот раз всё зашло слишком далеко!
— Рик, если ты сейчас же не выпустишь меня… — она осеклась.
Сзади.
Нет, этого не может быть. Глупая страшилка. Никто здесь не умирал.
Обернись.
Она здесь одна. Нет тут никого, кроме Рика, который подпёр спиной дверь и заходится в своём дурацком беззвучном хохоте. Это всего лишь старая пустая хижина. Четыре стены, один потолок.
Но этот запах… горький, солоноватый…
Джой живо представила, как оборачивается и видит в полутьме тонкий силуэт, распластанный на топчане. Как мёртвая девушка пытается встать, опираясь на свои несуществующие кисти. Как она ползёт к нему на коленях, потому что её стопы отрезал убийца. Нет, не отрезал — отпилил. Отпилил, невзирая на все мольбы и крики, орудовал ножовкой и смеялся, смеялся, смеялся без звука…
Джой зажмурилась. Её голова пошла кругом. Откуда ей знать, как именно это происходило?..
За дверью раздались шаги — видимо, Рику надоело подпирать дверь, и он отошёл назад. Но Джой осталась на месте, не спеша выпорхнуть на желанную свободу.
— Ну, как тебе? — насмешливо спросил Рик.
Джой молчала.
— Обожаю этот момент, — сказал он.
Опять шаги — он пошёл вперёд. Джой панически стала шарить по двери в поисках ручки, чтобы не дать Рику открыть дверь. Ручка быстро нашлась, но Джой почему-то никак не могла за неё ухватиться. Пальцы не повиновались, будто их у неё и нет…
— Мамочка, — она отпрянула назад. — Не заходи, не открывай её, не смей!
Он открыл дверь, и мягкое сияние луны опять залило тесное строение. Рик высился в дверном проёме безликим чёрным силуэтом.
— Моя маленькая девочка напугана? — ехидно спросил он.
— Что происходит? — пролепетала Джой, прижимаясь к стене. — Почему я… ты… не понимаю.
— А ты посмотри на себя.
Она не хотела этого делать, потому что уже догадывалась — знала, что увидит. Но всё равно покорно опустила взгляд и увидела свои руки — бесполезные отростки без кистей. В животе разверзлась рваная вертикальная дыра, из которой свисали внутренности. А ноги…
— Нет, — прошептала она. Колени подогнулись, и она сползла на пол.
— Я люблю эту ночь, — Рик вошёл в хижину. — Единственная отрада в моей никчемной жизни. Знаешь, это своего рода подарок судьбы — пусть мне приходится по десять часов в день вкалывать у станка на фабрике, но я всегда знаю, что раз в году у меня будет знатная ночь. Снова и снова приходить сюда, как двадцать лет назад, и находить тебя — такую же глупенькую и наивную, ждущую на опушке меня, своего ненаглядного красавчика…
Он повернул голову, и Джой увидела, что Рик вовсе не белобрысый, а седой. И всё лицо было в глубоких морщинах. Как она это не замечала? Он же совсем старик…
— Не надо, — попросила она, соединив изувеченные руки на груди. — Оставь меня в покое. Хотя бы в этот год. Пожалуйста…
— Ну уж нет, — Рик ухмыльнулся и закрыл дверь хижины. — Это моя ночь, и я собираюсь получить своё веселье сполна.
И холодную ночь вновь сотрясли девичьи крики, доносящиеся из одинокой хижины на лесной поляне. Путники, чей слух уловил эти жуткие звуки, боязливо оглядывались и спешили домой, чтобы поведать своей семье у камина страшную легенду о самой шумной ночи сентября.

Дата: Воскресенье, 22.05.2016, 17:57 | Сообщение # 60

Графиня Андлинская

Группа: Смотритель

Сообщений: 10324
За Регистрацию